Ничего не хочется писать: откладываю.
1 Дек. 1900. М. Все больше и больше привыкаю къ своему состоянію и>381 сознаю благотворность его. Вчера б[ыла] куча посѣтителей. Все ничего не пишу и даже не отвѣчаю письма. Все болитъ и слабость.
1) Какое ужасное свойство самоувѣренность, довольство собой. Это какое то замерзаніе человѣка: онъ обростаетъ ледяной корой, сквозь к[оторую] не можетъ быть ни роста, ни общенія съ другими, и ледяная кора эта все утолщается и утолщается. Навел[и] меня на эти мысли мои отношенi[я] съ многими людьми: это все, ужасно сказать, свиньи, передъ к[оторыми] нельзя кидать жемчуга. Видишь, что онъ несчастенъ отъ заблужденія, въ к[оторомъ] находится, живешь съ нимъ, говоришь и знаешь>382 то, чтó облегчитъ, спасетъ его — и не можешь сказать ему, а впрочемъ —
2) Не отъ того ли это, что самъ плохъ, не любовенъ для Бога? Если бы была любовность, можно бы найти входъ къ нему въ душу и проникнуть въ нее. Надо сдѣлаться>383 газомъ, все проникающимъ, а не грубой жидкостью и крѣпкимъ тѣломъ. Отъ этого то все, все въ себѣ, въ совершенствованіи себя. Только когда ты совершенъ, ты всемогущъ. И настолько ты силенъ, насколько ты близокъ къ совершенству.
3) Жизнь человѣка въ томъ, что онъ ставитъ себѣ цѣли и стремится къ достижению ихъ.>384 Достиженіе всѣхъ цѣлей, самое стремленi[е] къ нимъ, — стало быть жизнь, — можетъ встрѣчать препятствія и неодолимыя: имущество погибнетъ, слава замѣняется забвеніемъ или позоромъ, любимый человѣкъ, для счастья к[отораго] жилъ, умираетъ,>385 воспитаніе, проповѣдь не воспринимаются людьми: во всемъ можетъ быть помѣха, остановка; въ одномъ не мож[етъ] б[ыть] ни помѣхи ни остановки — въ самосовершенствованіи въ любви>386 передъ Богомъ, въ спасеніи души, какъ говорятъ мужики. Вездѣ со всѣхъ сторонъ стѣны, одинъ только этотъ путь открытъ, и потому это единый истинный путь, истинный, т. е. свойственный человѣку.
Человѣка заперли въ одиночное заключеніе, онъ Робинзонъ, к[оторый] никогда не соединится съ людьми, а умретъ на сво[емъ] острову, — нѣтъ, лучше, онъ заключенный, умирающій послѣ 20 лѣтъ въ тюрьмѣ, никому неизвѣстный. Неужели онъ не жилъ эти 20 лѣтъ? Нѣтъ, цѣль его жизни также достижима и еще легче>387 того, кто живетъ въ мірѣ. Онъ могъ извѣдать себя, свое сердце и вырвать изъ него все дурное, могъ усовершенство[вать] себя въ Богѣ. Такъ это и б[ыло] и съ декабристами и со всѣми почти заключенными. (Но идіотъ? сумашедшій? — спросятъ меня. Я не знаю и не могу объяснять, зачѣмъ они есть и не объ этомъ пишу. И пишу я не для идіот[овъ] и сумашедшихъ и не для младенцо[въ], а для разумныхъ людей).
