Записано за это время много к статье, что уже и вписал, а еще записано только 3.
1) К От[цу] Серг[ию]. Когда он пал с купеч[еской] дочерью и мучается, ему приходит мысль о том, что если падать, то лучше бы ему пасть тогда с красавицей А., а не с этой гадостью. И опять гадость захватывает его.
2) Гельмгольц, рассуждая о жизни, говорит: человек с своим телом подобен пламени. Частицы, сгорая, заменяются новыми, но пламя остается тем же. Если оно уничтожится, разве это доказательство, что оно не возвратится. Я говорю в телефон. Колебания воздуха передают[ся] пластинке, колебания пластинки передаются магнитам, магниты возбуждают электрические токи. Где же слова, сказанные в телефон? они превратились в электр[ический] ток; но вот ток <дошел> до магнитов, магниты вызывают колебание пластинки, пластинка — воздуха и вновь появляются те же слова. Остроумное материальное гадание о бессмертии. Брат Сергей давно уже сказал это лучше. В мире происходит бесконечное, бесконечное количество всякого рода сочетаний и проявлений. Я есмь одно из них. Я исчезну, но время бесконечно, и потому то же сочетание, то же я, должно опять проявиться через бесконечное время. Бесконечное же время, когда я не буду, для меня мгновенье. Стало быть, я всегда буду, засну и сейчас же проснусь.
3) Цель его жизни не может быть доступна человеку. Знать может человек только направление, ведущее к цели. Забыл то, что очень хорошо думал об этом.
Нынче б[ыл] студент Петр. Кажется, ему ничего не нужно и он глупый. Теперь10 часов. — Хочу перевести еще Jefferson’a.
23 И[ю]л[я]. Я. П. 91. Е. б. ж.
[23 июля.] Жив. Теперь 2-й час дня. Очень плохо работал. Опять сцена с Таней. Т[аня] уезжала в Пирогово. Я не хочу писать письма. — Пойду в Тулу. Очень грустно.
Нынче 31 И[ю]л[я]. Я. П. 91. Только неделю не писал, а кажется очень давно. За это время была Мамонова, мы ее встретили, идя в Тулу. Потом Страхов, к[оторый] и теперь тут. С эгоизмом я ждал его осуждения о моем писании — он не осудил. Была Ларионова, курсистка из Казани, к[отор]ой я имел счастье быть полезным. Потом Элпидифоровна от Ге. Кажется, я не записал Хохлова. — Он б[ыл] дня три. И я его всё больше люблю. Он ушел в Москву. Ездил к Булыгину, к Бибикову, чтобы свезти карточку доктора Степаниде. Нынче утром Элпидиф[оровна] с своей подругой, учитель Великанов и потом жена священника из Царского. Ее извозчик, пьяный, нарвал яблок. Я вышел ее провожать и наткнулся на хозяина, отнявшего кошелек. Я так устал и ошалел, ч[то] не постарался помирить их, и бедный извозчик уехал обиженный на 1 р. 30. Ужасно б[ыло] досадно, и стыдно, и раскаянно. — За это время два дня не писал. А то всё работал. Был нездоров — понос и лихорадка. Нынче прошло почти. У Ге преследования. Нынче написал отцу и сыну. — Трогательная жена священника из Ц[арского]. Записано за это время:
