— Кос–мичес–кий…
— Косметический, — поправил Егорка, немного повеселев. — А Михайловна–то где?
— Михайловна–то? — Кузьминична обиженно поджала губки. — Твое-т какое дело? Куда пошла — туда и пошла.
— Сама, блин, небось, не помнишь!
— Я помню, помню! — фыркнула бабка, купившись. — Она — это… к фермеру пошла… как там его?
— Поросенок.
— ???
— Ну Панасенок, Панасенок.
— Во–во, к Панасенку пошла… Зачем?..
— Молоко понесла?
— Не…
— За деньгами?
— Та не…
— Никак корову решила продать? — догадался Егорка. — Во, блин, дает.
— Та не знаю…
Кузьминична замолчала. Егорка, с одной стороны, сидел раздосадованный ее вмешательством, но, с другой, вставать и уходить было лень. Шевелиться Егорке не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Он тупо разглядывал ладонь правой руки. На ней во всю ширину тянулся неглубокий, как намотанная рыжая нитка, порез, но болел, зараза! Откуда? Егорка не знал. Хотел уже расслабить, позволить пальцам стянуться в горсть, но тут — смешно — на ладошку села божья коровка. Та, что с пятью крапинками.
— Ой! — изумилась Кузьминична, заметив, — ой–ой, — но что за насекомое, не вспомнила.
— Божья коровка, — сказал Егорка.
Бабка приставила свою теплую маленькую ладошку лодочкой к Егоркиной большой ладони, и божья коровка переползла к ней.
— У меня! У меня! — обрадовалась бабка. — А, смотри, обратно лезет.
Кузьминична не отнимала руки, и божья коровка, побродив у нее, снова вскарабкалась на Егоркину ладонь. Он поднял руку ближе к небу, показывая насекомому его дорожку. Кузьминична рядом тоже запрокинула голову, уставилась подслеповатыми глазами, как будто что–то могла различить. Егорка легонько тряхнул рукой, и божья коровка полетела.
— Улетела, — сказал Егорка.
Но бабка продолжала смотреть в небо.
— Улетела, говорю, — Егорка пихнул Кузьминичну локтем в бок, думая, что она не слышит.
Бабка перевела взгляд на него. Горестно вздохнула, накрыла его раскрытую ладошку своей:
— Тяжело тебе, Егорушка, сердечный мой? Хлопцу со стариками жить, а? Без матки да без батьки — одному–то жить не патока?
Егорка неловко вытянул руку: будет теперь Кузьминична с разговорами приставать.
— Да уеду я, блин, уеду… И ваще, я уже взрослый, самостоятельный… Ну один и один.
— Дитё — оно есть дитё, матка с батькой всегда нужны, не хорошо так–то… — вздохнула Кузьминична.
Егорка даже встал было, но спешить было некуда, да и идти было некуда — повременил уходить.
— Посиди, Егорушка, — позвала бабка, — поговори хоть ты со старухой.
