— Поторопитесь, мадемуазель. Греви ждут.
После обслуживания она поужинала за столом вместе с родителями. За столом разговор снова зашел о шеф-поваре. Кому бы написать по поводу его замены? Тут Пьер вспомнил, что в начале сезона получили предложение от одного русского, который хотел бы поработать в Межеве и заодно поправить свое здоровье.
— В твоей папке есть его адрес, Амелия. Мне кажется, что у него даже были очень хорошие рекомендации.
— Да, — ответила Амелия. — Но меня немного смущает то, что он русский.
— Почему, мама? — спросила Элизабет.
— Так просто. Я не люблю иметь дело с иностранцами. И к тому же, если он русский, вряд ли он знает рецепты французской кухни.
— Во всяком случае, он назвал нам несколько больших отелей, в которых он работал в Париже и Лионе, — сказал Пьер.
Но Амелия скептически покачала головой. Ломтик мяса уже остывал в ее тарелке.
— Ты не хочешь есть, мама? — спросила Элизабет.
— Нет! У меня нет аппетита, — вздохнула Амелия. — Я слишком разнервничалась из-за этой истории.
Пьер обнял ее за плечи:
— Поешь хоть через силу. Может быть, тебе это не нравится? Хочешь, мы приготовим тебе что-нибудь другое?
Элизабет взглянула на лица родителей. «На них все-таки приятно смотреть, когда они рядом», — подумала она.
— Нет, нет! Оставь меня, — ответила Амелия. — Я сейчас думаю о другом шеф-поваре, о котором нам говорили в профсоюзе работников гостиниц.
— Он итальянец, — сказал Пьер.
— Ну и что? — сказала Амелия.
Элизабет рассмеялась:
— Ты же не хочешь иметь дело с иностранцами, а предлагаешь нам итальянца!
— Ну этот как-то ближе к нам, чем русский! — ответила Амелия. — Впрочем, если вы настаиваете, я напишу обоим.
Выйдя из-за стола, Пьер и Амелия вернулись на кухню, где Камилла Бушелотт, все еще потрясенная происшедшим событием, роняя слезы, мыла грязные тарелки. Пока родители успокаивали ее и обсуждали меню на завтрашний день, Элизабет пошла в холл. Сесиль и Глория и их гувернантка оторвались от своих газет.
— Что случилось? Мы ждали вас на Рошебрюне, — сказала Глория.
— Извините, но я задержалась, — тихо ответила Элизабет.
Сесиль погрозила ей пальцем.
— А сегодня вы и не ужинали с нами, негодница!
— Да. Но дело в том, что я была занята обслуживанием.
Настал момент сообщить о болезни шеф-повара — сердечный приступ. Объяснение никого не удивило. Вся Франция переживала смутное время. Мадемуазель Пьелевен заговорила о деле Ставицкого и о вызовах министров в судебную палату. Она чувствовала себя оскорбленной. Необходимо было сменить правительство. К разговору присоединились другие клиенты. Греви придвинули свои стулья. Жак сел рядом с Элизабет. Он не избегал ее больше, но все в его поведении говорило о том, что он больше не вздыхал о ней. Теперь он не сводил глаз с Сесиль. Под его взглядом девушка розовела, становилась возбужденной, более красивой. Элизабет наблюдала эту сцену с благодушным удовлетворением старшей сестры. «Я с удовольствием отдаю его ей», — сказала она себе. И снова она увидела дистанцию, отделявшую ее от этого детского кокетства. Перейдя в разряд женщин, она даже удивилась тому, что когда-то была ребенком, игравшим в любовь, не зная ее странной и чудесной развязки. Мадам Лористон опять вызвала по телефону Париж. Все умолкли, чтобы дать ей возможность спросить у своего мужа, не нуждался ли он в чем-нибудь, не слишком ли устал от работы в конторе, часто ли обедал вне дома. Когда она повесила трубку, ее глаза были подозрительно влажными: она почувствовала ложь в словах своего супруга. Когда клиенты вновь заговорили, нежная музыка проникла в холл. Кто-то играл на пианино, стоящем в салоне.
