А если так, получается, что все было зря. Наша вечера вместе, наша компания, наши розыгрыши, наши импровизированные ночные дискотеки для толпы у разведенных мостов… Получается, что в то время, когда я был счастлив, дышал полной грудью, она всего лишь ждала момент, когда можно будет ехать. Туда, дальше, в большой мир, которого она достойна… И с самого начала знала, чем кончатся наши отношения. И потому не связывала себя обещаниями и словами о любви.
Получается, что вся жизнь здесь была для нее лишь подготовкой, ожиданием. Как первая июньская смена в детском лагере, когда нужно всего лишь дождаться отпуска родителей, чтобы ехать с ними к морю. А раз так, то все, что происходит вокруг: походы, костры, эстафеты, вечер зримой песни, конкурс по вязанию узлов — воспринимается лишь как способ скоротать время, дотянуть до следующего месяца и уже тогда наслаждаться жизнью и радоваться окружающему миру.
А может быть, думаю я, это моя вина? Если бы я сумел стать для нее тем, чем она стала для меня, она не уезжала бы с такой радостью. Но как можно стать для нее кем–нибудь, если твоим соперником является весь мир?
«Она просто боится, — утешаю я себя с грустью и даже с жалостью к ней, — боится хотя бы на волосинку связать себя обязательствами, просто чувством. Даже невинным сожалением. Боится дрогнуть. Потерять независимость».
А может быть, она права. И если хочешь достичь своей цели, нельзя позволить опутать себя привязанностями. Так устроен мир. Как бы я не надеялся, что мир устроен по–другому.
На маленькой площадке перед цирком поджидают желающих покататься два нарядных пони — черный и гнедой. На спинах — седла с орнаментом. Грустные городские животные.
Черный пони стоит, глядя в землю с сосредоточенным достоинством. В постриженную султаном жесткую гриву густо вплетены белые и алые шнурки. Он упрямо склонил голову и думает о чем–то своем. Как живая статуя гордого пони.
А гнедой ведет себя совсем не так солидно — мотает головой, трясет гривой с фиолетовыми лентами, косится на соседа и даже пытается ущипнуть его губами — заигрывает.
Я отмечаю, что черный пони — это совсем даже и не он, а она… И с усмешкой думаю о том, что она, быть может, сосредоточенно смотрит в землю потому, что вынашивает планы побега — от этой переменчивой северной погоды, от унылого асфальтового круга и капризных детей — куда–нибудь в знойную прерию, где такие же красивые буланые лошадки скачут на воле и валяются в траве. Или мечтает о цирковых представлениях и тысячах восхищенных людей, любующихся тем, как она бежит по арене, отчетливо и грациозно подкидывая ножки…
