— Большое спасибо за сигареты, — сказал наконец капитан. — Даю вам пять минут. Если вы или кто-нибудь из ваших людей захотите сдаться — милости просим.
Он улыбнулся и козырнул.
— Если все американцы похожи на вас, — добавил он, — я обязательно приеду в Америку.
В Америку он не приехал и сигарет не выкурил, потому что через пятнадцать минут был мертв. На обратном пути, перебираясь через развалины стены, я размышлял о том, что вот сейчас мне нужно выступить с речью перед солдатами, а разговора с ними у меня обычно не получалось. Попытался представить себе, что сказал бы на моем месте Боджо Браун, но не смог. Перебравшись через стену, я вызвал сержанта Брукса.
— Сержант, если кто-нибудь из солдат захочет сдаться в плен, предупредите их, что они имеют в своем распоряжении пять минут. Лично я остаюсь здесь, с теми, кто откажется сдаться. Растолкуйте все это людям, сержант.
Брукс откашлялся.
— Слушайте, мерзавцы, — обратился он к солдатам. — Если кто-нибудь из вас сдрейфил, пусть сдается в плен. Лейтенант говорит, что он предпочитает остаться здесь. Он не собирается жить вечно.
Я пожалел, что не обладаю таким ораторским искусством, как сержант Брукс. Это был хороший человек, но спустя месяц его разжаловали за пьянство.
— Ну и парень, наш лейтенант! — послышался чей-то голос. — Кто болтал, что он носит подштанники с кружевами?
— Довольно! — приказал я.
— Бог мой! — завопил кто-то. — Лейтенант, немцы идут в атаку!
Все, что произошло дальше, всегда вспоминалось мне смутно, сквозь дымку физической усталости и страха; да и никто, по-моему, не в состоянии во всех подробностях описать пехотный бой. В одном месте немцы подошли к нам футов на двадцать, и мы принялись швырять друг в друга ручные гранаты, как мальчишки, играющие в снежки. Потом они оттянулись назад, а через полчаса снова пошли в атаку. Однако особого упорства немцы не проявляли, считая, видимо, что рано или поздно захватят нас без напрасных потерь; кроме того, они тоже были утомлены и основательно потрепаны. В конце концов они залегли в окопах и по телефону вызвали на нас огонь батареи 77-миллиметровых пушек. Немецкие артиллеристы стреляли не очень точно, снаряды часто не разрывались, к тому же наши и неприятельские позиции были так близко расположены друг от друга, что немцы несли от собственного огня не меньший урон, чем мы. Артиллеристы частенько обстреливают свою же пехоту. Затем огонь прекратился, и я увидел, что немцы оттягиваются, проклиная, наверное, своих артиллеристов, как, случалось, проклинали мы своих.
