Хорошо помню День Победы! Все шли по улице Горького потоком! И вся наша ребятня, и вся окрестная шагали рядом со взрослыми – от Маяковки до Белорусского вокзала! Мы встречали солдат с фронта! Там рядом, за Вторым часовым заводом, было поле, заросшее ромашками (сейчас все застроено). Так мы в спешке рвали эти ромашки прямо с землей, с травой и неслись на вокзал встречать очередной состав! Такое это было счастье – встречать победителей и хоть что-то им отдать! А больше у нас ничего не было…
Юрий Фролов, капитан 1-го ранга в запасе, Северный флот
В 41-м я должен был пойти в школу. 10 сентября мне исполнялось 7 лет. Дома обычные хлопоты и разговоры: как быть со школой? Дело в том, что на Московском станкостроительном заводе им. Орджоникидзе, где моя мама работала револьверщицей, передовикам производства, и маме в том числе, должны были к 7 ноября выписать ордер на городскую квартиру в новом доме. А пока наша семья жила на съемной, на станции Ленинская (теперь район Каширки).
Но 22 июня 41-го перевернуло и детскую, и взрослую жизнь…
* * *
Помню, как дома шли сборы. Ночью мы не спали, мама укладывала вещи – с утра надо быть на Казанском вокзале. Мы уезжали в эвакуацию. И вот ночью в темном небе я впервые увидел воздушный бой. Прямо над головой. Страха не помню. Помню, как сильно переживали взрослые, лучи прожекторов ПВО гонялись за немецким самолетом, а тот уходил от них. Я тоже «болел» за зенитчиков и уже тогда своим детским умом понял, что игры в войнушку закончились вместе с детством!
А наутро, когда электричка привезла нас на Павелецкий вокзал, мы увидели, что на привокзальной площади больше нет застекленного рынка. На его месте обгоревшие головешки. Может быть, это и была работа ночного, прорвавшегося к Москве немецкого самолета. Конечно, целью был не рынок, а вокзал, но в любом случае перед нами были следы начавшейся войны.
* * *
Дальше помню саму площадь Трех Вокзалов, полностью заполненную людьми. С трудом мы протиснулись между сидящими на вещах женщинами и стариками. Особенно много было детей. От солнца некуда было укрыться. Все нервничали, призывали друг друга не шуметь, чтобы услышать по радио номер очередного эшелона. Люди прибывали, матери до хрипоты надрывались, звали своих непоседливых детей. По радио уже объявляли о потерянных. Время шло. Наконец, и наш состав до Пензы объявили. Мама, не отпуская меня, схватила корзину и, попросив соседку присмотреть за чемоданом, побежала к поезду. Когда мы добрались до своего товарного вагона, мама попросила соседей присмотреть за корзиной и побежала назад за чемоданом, все так же не выпуская моей руки. Но, когда мы прибежали на старое место, ни нашего чемодана, ни сидящих там людей уже не было. Всю дорогу мама переживала. Там были теплые вещи. Она ругала себя и плакала, а я ее успокаивал.
