Я стою и считаю.
— Уже десять!
— И нет! И нет! Считать не умеешь! Только девять!
— Было десять, — не соглашаюсь я. — А теперь уже одиннадцать! Уже двенадцать…
— Сначала начинай!
Я считаю вслух.
— Э-э, восемь пропустила!
— Нет, девочки, она сказала, — вступается за меня Женя.
— Ладно, залезай. — Тамара останавливает качалку.
— Только со мной не садись, ты вшивая! — говорит Нинка и отодвигается подальше.
— Я не вшивая!
— Вшивая, вшивая, тебя мать даже не причесывает никогда!
Правда, что сегодня меня не причесывали, но она не может этого знать — под шапкой не видно.
— Причесывает! — говорю я.
— Один раз за… — она думает, что бы сказать, — за сто лет!
Я сажусь на ту лавку, где Женя. Мы раскачиваемся.
— И вся драная! — говорит Тамара. — Не стыдно так ходить? Если тебе мать не зашивает, так взяла бы и сама зашила! Ты что, шить не умеешь?
Я молчу.
— Как ты в школу-то пойдешь? Тебя учительница в класс не пустит, — не унимается Тамара.
— Куда ей в школу! — говорит Нинка. — У нее и по́ртфеля нет!
— Надо говорить не по́ртфель, а портфе́ль!
— Ой, мамочки! — хохочет Нинка. — Портфель! Слыхали? Портфель!
— Да, портфель! — повторяю я.
— Умираю, держите! И что — есть у тебя порт… фель?
— Мне мама купит.
— Купит! Много она тебе купила!
— Она небось и фамилие свое не знает, — говорит Тамара.
— Знаю! Штейнберг. И «фамилия» не оно, а она.
— Как-как? — спрашивает Тамара и даже забывает качаться. — Как твое фамилие?
— Штейнберг.
Тамара хохочет, и Нинка с Женей тоже принимаются хохотать.
— Девочки! — говорит Тамара. — Она, значит, еврейка!
Я впервые слышу такое слово, но догадываюсь, что это что-то нехорошее.
— Ясное дело, еврейка! — подхватывает Нинка.
Женя молчит. Наверно, сама не знает, что это такое.
— Евреи маленьких детей воруют и пьют их кровь, — говорит Тамара.
— Как это? — спрашивает Женя.
— Очень просто. Оставит мать ребеночка, а они украдут и убивают.
— Из-за них и война никак не кончается, — заявляет Нинка.
А вдруг я и вправду еврейка?
— Смотрите, девочки, Алка кривоногая идет, — говорит Женя.
— Давайте не пустим ее, — предлагает Нинка.
— Эй ты, кривоногая! — кричит Тамара. — Уходи лучше, все равно кататься не будешь!
— Вы покатаетесь, а потом я.
— А мы до вечера будем!
Я хочу вылезти. Но они нарочно начинают раскачиваться изо всех сил, и я плюхаюсь обратно на лавку. Все смеются. Алла отходит.
— Давайте выкинем ее из качалки! — говорит Нинка.
Они хватают меня за руки, пихают в спину.
— Лучше Алку пустим…
Я пытаюсь вырваться, отбрыкиваюсь ногами, падаю на дно качалки. Меня подхватывают и бросают спиной на железную перекладину. Я не заплачу, ни за что не заплачу… Я хватаюсь за перекладину руками, кто-то отрывает мои руки, но ноги застревают в качалке.
