— На, иди выбрось.
Я беру тарелку, выхожу в коридор и принимаюсь грызть корки. На некоторых осталось немного розовой мякоти. Я съедаю все — и розовое, и зеленое. Я так хрумкаю этими корками, что даже не слышу, как в квартиру входит мама.
— Что это ты тут ешь?
— Арбуз.
— Боже мой! Да это же корка! Кто тебе дал?
Я опускаю голову и молчу.
— Ну, ты что, онемела? Я кого спрашиваю?
— Я сама взяла…
— Что? Не слышу!
— Я сама взяла.
— Как взяла? Как взяла! Да кто тебе позволил! Это же гадость, это не едят! Хочешь заболеть? Хочешь, чтобы у тебя разболелся живот? Ну что за наказание! На минуту нельзя оставить! Ну, как вам это нравится — схватила какую-то дрянь и жрет!
— Я ей дала выкинуть, — объясняет тетя Наташа. — Вот уж не думала, что она станет есть. Кто же это ест?
— Это черт, а не ребенок! — говорит мама.
— Немцев привезли!
— Нина Владимировна, немцев привезли, идемте смотреть!
— Идемте смотреть, немцев привезли!
Со всех сторон спешит народ. Я никогда еще не видела на улице сразу столько людей. Мы пробираемся между двух деревянных домов и попадаем на большое ровное поле. Колючая проволока, за проволокой большая серая палатка. У проволоки толпа. Все хотят видеть немцев. Мы стараемся протиснуться поближе.
— Чего толкаетесь? — возмущается кто-то. — Идите, глядите! Все равно ничего не видать…
В палатке не заметно никакого движения, и вокруг нее тоже ничего интересного.
— Может, никого там и нет?
— Там они, там!
— Ипподром… — вздыхает мама. — Подумать только, в мирное время устраивались скачки… Не верится, что это вообще когда-то было. Я так любила смотреть конные соревнования. Мы с Павлом всегда ходили…
— Да, где-то теперь те кони?..
— На фронте, наверное. Все для фронта.
— Такие были прекрасные лошади!..
— Смотрите, смотрите! — прокатывается по толпе.
Я просовываю голову между мамой и какой-то тетенькой. Полы палатки слегка раздвигаются, показывается человеческая фигура.
— Немец! Немец! — гудит толпа. — Смотрите, какой!
— Вон он, глядите! Вон какой!
Я стараюсь увидеть немца, но не вижу. Мне обидно, все видят, а я — нет.
— Мама, где он?
— Да вот же!
Человек прячется.
— Где?
— Да вот же — высовывался из палатки!
— Это высовывался человек.
— А что же, немцы, по-твоему, не люди?
— Конечно, нет. Они чудовища. По радио говорят: «Фашистские чудовища».
— Это эпитет.
— Что?
— Ну что с дураком говорить! Ты не понимаешь.
Нет, это она сама не понимает. Не может быть, чтобы немцы были люди. Кто бы пошел на них смотреть, если бы они были люди? Людей и так все видели.
