– О, как тут становится интересно, – пробормотала она. – Опасно и интересно. Ну что ж, кости брошены, игра началась. Поглядим, так ли силен Змей… Подойди ближе, милая, – поманила она Сашку костлявым пальцем с грязным обломанным ногтем.
Сашка, едва сдерживая отвращение, шагнула к ней, оказавшись в ярком отсвете костра. Старуха вперилась в нее, и, видимо, осталась чрезвычайно довольна: она хрипло рассмеялась, запрокинув голову, как облезлая птица.
– Сбрось личину, старый Змей, молодость стучится в дверь, – приговаривала она, кружа вокруг огня и хлопая в ладоши.
– Что это с ней? – недоуменно спросила Сашка.
– Это священное пророческое озарение, – пояснила Эвейн. – Не все слова Леборхам легки для понимания – иногда осознание приходит лишь спустя долгое время.
Между тем старуха огляделась вокруг, словно с трудом припоминая, как она среди ночи очутилась в Заповедном лесу. Кто-то из лесных братьев подставил ей сиденье, вырезанное из старой колоды, другой почтительно поднес дымящуюся похлебку в глиняной миске.
– Дух огня негоже вниманием обделять – он обид не прощает, – Леборхам выплеснула варево в костер, и языки пламени взвились, бросая зловещие красные отсветы на ее изборожденное глубокими морщинами лицо. – А бедной страннице достаточно и сухой корочки хлеба.
И старуха, порывшись в складках своей рваной хламиды, извлекла плесневелую горбушку и стала с наслаждением ее обсасывать, пришамкивая беззубыми деснами. Затем, без всякого вступления, она затянула новую песнь. И хотя взгляд безумной неотрывно смотрел на пляшущие языки пламени, Сашка догадывалась, что эта песнь обращена именно к ней.
– Давным-давно, в те времена,
Когда чудес была земля полна,
Когда под сенью ясеневых кущ
Журчал ручей и тихо вился плющ,
И альвы светлые бродили по холмам,
В сиянии луны стоял охоты гам
И лай стогласой своры гончих псов,
В лесной глуши родился среди мхов,
Где гладь озерная дробится в тишине,
Престранный зверь – последний на земле.
Оленя поступь гордая и кроткий нрав.
Быстрее ветра он летел стремглав,
Заслышав ветки хруст под пяткой лесника.
Но если враг силен, опасность уж близка,
Он смело в бой бросался в тот же миг.
И рог во лбу – златой, витой – горит!
Людские мысли ведая, он золотой свой рог
За сердце черное вонзить в грудь мог,
Но девы чистой, непорочной голос нежный
Заслышав, засыпал он безмятежно,
Главу склонив ей на колени без опаски.
Король, от хвори мучаясь злосчастной,
В лесу оставил дочь, чтоб зверя изловить
