– А почему его имя оказалось под запретом?
– Все изменилось, когда старый Оберон отправился к праотцам. За полвека, которые он провел на троне (и надо признать, он был не самым плохим правителем за историю Гриндольфа), все настолько свыклись с заведенным порядком вещей, что он считался извечным, незыблемым. Королевские причуды и внезапные перемены настроения казались сродни капризам погоды, на которые грех сетовать и обижаться – нужно просто принять как данность. И так как Оберон всегда отличался любвеобильностью, среди многочисленных наследников тут же началась грызня за трон. Эта междоусобица длилась несколько десятилетий и обескровила страну. Все прямые потомки великого короля и его ближайшая родня были вырезаны как стадо баранов.
– А давно он умер? – спросила Сашка.
– Да, почитай, уж больше ста лет назад, – задумался Римдал. – Так вот, в конце концов после череды коронаций наиболее пробивных прямых и кривых потомков на троне оказался малолетний Пафнукай – хилый, скрученный тысячей недугов и целыми неделями не вылезающий из пуховой постели. И пока его оберегают от малейшего сквозняка и волнения с десяток нянюшек и толпа разномастных целителей, которые своими снадобьями уморили бы и пышущего здоровьем бугая, страну держит в железном кулаке лорд-канцлер Кронк. Фелфиола, мать наследника, всецело доверяет ему, и он умело пользуется ее расположением. Никто и никогда не слышал смеха Кронка, не видел искренней доброжелательной улыбки на его губах. Он – словно восковая фигура, бездушная, чуждая человеческих радостей и печалей. Поговаривают, он сам присутствует на пытках, и ни один мускул не дрогнет на его лице, сколько бы ни кричал и ни корчился от боли несчастный.
Сашка невольно поежилась, словно от порыва холодного ветра.
– Ох, язык мой – враг мой, прежде ума рыщет, беды ищет, – пробормотал Римдал. – Вишь, разлился соловьем на рассвете.
– Нет, продолжай! – воскликнула Сашка.
– Так вот, сказывают, что Кронку в детстве вещунья предсказала мучительную смерть от девушки-чужестранки. И он с тех пор на дух не выносит чужаков, да и на девицу никогда милостиво не взглянет, как бы миловидна та ни была. Но пуще всего пострадали предсказатели, волхвы, странствующие сказители да целители-травники. Никто не уцелел: заморили в застенках, замучили в пытках. Сказывают, – тут старец понизил голос до едва слышного шепота, – что чем безраздельнее становится власть Кронка, тем более одолевает его страх за собственную жизнь. Вот он и пытается выведать у тех, кто знал непознанное, нет ли верного средства, чтобы изменить предначертанную судьбу. Сотни бесславно сгинули в этих гонениях. Пропал и Искобальд. Люди разное сказывают: кто-то утверждает, что соглядатаям Кронка удалось-таки выследить и волшебника. Я бы многое дал, чтобы взглянуть на это! – И старик заливисто, от души, расхохотался. – Вот потеха! С копьями и пищалями – против магии Искобальда!
