Близорукость Уилсона тем более удивительна, что во время его пребывания в Москве началась волна новых репрессий. 1 декабря 1934 года был убит соратник Сталина Сергей Киров, и его смерть послужила поводом для очередной волны арестов и казней. Тело Кирова еще не вынесли из Колонного зала – где в свое время проходил суд над эсерами, – а десятки человек уже были схвачены, осуждены трибуналами-тройками, возродившимися после двенадцатилетнего небытия, и немедленно расстреляны.
С первых дней чисток эмигранты отмечали параллели между сталинскими художествами в России и Ночью длинных ножей в Германии. Еще перед отъездом Уилсона в СССР писатель Джон Дос Пассос говорил ему, что внутренняя политика Советов – это какое-то безумие. Уилсон успокаивал собеседника: жестокость – это наследие царизма и со временем пройдет.
Но в последующие дни и недели газеты сообщили о новых судах и десятках казней. Даже те, кто прежде спокойно воспринимал восторги Дюранти и его известное высказывание, что «не разбив яиц, омлет не сделаешь», начали задумываться, как далеко может зайти советский вождь в борьбе с оппозиционным «троцкистско-зиновьевским блоком». Официальная печать в СССР называла казненных шпионами и предателями, участниками антисоветского заговора, добавляя, что «главным вдохновителем и организатором всей этой банды убийц и шпионов был иуда Троцкий». При этом, беседуя с прессой в нью-йоркском консульстве СССР, советский представитель (В. Оболенский-Осинский, зампредседателя Госплана) заверил журналистов, что нового витка репрессий не последует, потому что «страну уже не от кого чистить».
Однако убийства продолжались, и списки жертв росли. Чтобы упрочить свою власть, Сталин создавал собственный культ, опираясь на традиционный русский патернализм и Большой террор. За два самых смертоносных года, 1937-й и 1938-й, свыше шестисот семидесяти тысяч человек были расстреляны и еще столько же арестованы.
У мертвых есть имена. Жизнь Максима Горького оборвалась в 1936 году при загадочных обстоятельствах. Комиссара госбезопасности Глеба Бокия, чье имя красовалось на корме парохода, тысячами доставлявшего людей в горнило Соловков, застрелили в ноябре 1937 года в подвале Лубянской тюрьмы. Александр Тарасов-Родионов, тот самый романист, который встречался с Набоковым в Берлине, чтобы уговорить того вернуться в Россию, был арестован в 1937-м и вскоре умер в лагере. Осип Мандельштам, окончивший Тенишевское училище на десять лет раньше Набокова, поплатился жизнью за эпиграмму на Сталина – в 1938 году он скончался в пересыльном лагере. Для поэта и историка русской литературы Дмитрия Мирского (этим скромным именем, вернувшись из эмиграции в СССР, стал подписывать свои труды князь Святополк-Мирский, которого Набоков то превозносил, то поднимал на смех) визит очередного гостя с Запада оказался роковым. Мирский умер в лагере в 1939 году.
