— Благодарю, сын мой, благодарю, — сказал старый Колонна, — ты действовал хорошо и храбро. Но скажи, не знаешь ли, — у тебя орлиное зрение, — кто из Орсини убил этого несчастного мальчика? Гнусное дело! Притом его семейство — наши клиенты.
— Кого? Этого мальчика? — сказал всадник, снимая с головы свой шлем и утирая свой вспотевший лоб. — Что вы говорите! Как же он попал в толпу негодяев Мартино ди Порто? Боюсь, что моя ошибка обошлась ему дорого. Мне не могло прийти в голову, что он не принадлежит к сволочи Орсини, и — и…
— Вы убили его! — вскричал Риенцо громовым голосом, быстро вскочив на ноги. — Правосудия, синьор Стефан, правосудия! Вы мне обещали правосудие, и сдержите слово.
— Бедный молодой человек, — сказал Стефан с состраданием, — вам было бы оказано правосудие против Орсини; но разве вы не видите, что это случилось по ошибке? Я не удивляюсь тому, что вы теперь слишком огорчены и не можете слушать доводов рассудка. Мы должны быть к вам снисходительны.
— Возьмите это на обедни по душе мальчика; меня очень печалит этот случай, — сказал младший Колонна, бросая Риенцо кошелек с золотом. — Приходите на той неделе к нам в палаццо, Кола, на той неделе. Батюшка, мы должны опять вернуться к судну; нам еще надо позаботиться о его безопасности.
— Правда, Джанни, — отвечал старик. — Двое из вас, — прибавил он, обращаясь к солдатам, — пусть останутся здесь у тела мальчика; горестный случай! Как могло это произойти?
И компания возвратилась туда, откуда приехала; у трупа остались только двое солдат, да мальчик Адриан. Последний остался на несколько минут, чтобы утешить Риенцо, который, подобно человеку, лишившемуся чувств, был неподвижен, смотря на мчавшийся мимо него строй всадников и бормоча про себя:
— Правосудия! Правосудия! Я добьюсь его!
Громкий голос Колонны-старшего звал Адриана, и он неохотно и со слезами на глазах должен был ехать.
— Позвольте мне быть вашим братом, — сказал благородный мальчик, с чувством прижимая руку Риенцо к своему сердцу, — я имею нужду в брате, подобном вам.
Риенцо не отвечал; он не обратил внимания на эти слова, или не слышал их; в его сердце волновались мрачные и смутные мысли, в которых таился зародыш могущественной революции. Он, вздрогнув, очнулся от своих дум, когда солдаты начали устраивать из своих щитов нечто вроде катафалка для трупа; из глаз его хлынули слезы, он с силой оттолкнул солдат и сжимал тело брата в своих объятиях до тех пор, пока его платье буквально не вымокло от струившейся крови.
