То были дни — ему казалось: недели — то были, следовательно, недели и дни, тянувшиеся мучительно долго, пролетевшие мучительно быстро, в мучительном, до сих пор, пожалуй, неведомом ему напряжении. Он платил свою дань; он возвращался домой; спускался к реке; доходил до моста; вечером, вновь возвратившись, смотрел в окно, вниз, на заметенные снегом скамейки, деревья, отсветы фонарей на снегу. Он не знал по-прежнему, что ему делать.
— Жизнь нашла свою тему; жизнь, найдя свою тему, распалась надвое, на отрицание — и отсутствие себя же самой.
— Но ведь вот же, вот же, вот же она, моя жизнь… и стоит мне только подумать о чем-нибудь, чтобы ухватить ее обеими руками. Я мыслю ясно; я держу ее крепко; и — что же?
И все опять, конечно, разваливалось; рассыпалось; дробилось; и он, Макс, все снова и снова, но с каким-то, пожалуй, неведомым ему прежде упорством, немедленно, нагонял, настигал свою мысль, — жизнь, — упорно от него ускользавшую; ловил ее; делал шаг и тут же, немедленно, останавливался; и… и все опять, конечно же, начиналось сначала; и вновь, и вновь, не удерживаясь в настоящем, его — уже, конечно, не мысль — не жизнь — соскальзывала как будто в какое-то, ей же самою и создаваемое, быть может, пустое, легкое будущее, — и двигаясь как будто в каком-то, ей же самою и создаваемом, может быть, пустом и легком пространстве, уходила все дальше и дальше — от него, от себя… и он опять ловил ее, с неведомым прежде упорством, — выслеживал, одергивал, — останавливал.
Он уже понимал, может быть, что долго все это не продлится.
— И значит, что-то не так, что-то, значит, неправильно.
То были, как сказано, дни — то были даже недели — то были, следовательно, недели и дни, тянувшиеся, пролетевшие: в блаженном усилии, в мучительном напряжении. То была его, Максова, последняя — или так казалось ему — заранее — он был почти уверен в этом — обреченная на неудачу, безнадежная, но все же попытка: преодолеть… подлежащее преодолению, выйти и вырваться.
— И как же вырваться, как же, думал он, выйти?..
Он выходил, вырывался… ненадолго, изредка — и потом опять, конечно же, падал — в ту же — случайную, чуждую, внешнюю, ему самому неподвластную, как сказано, жизнь — не-жизнь, если угодно.
— А ведь это и должно быть, думал он, жизнью… это внезапное, редкое, трудное.
— Это должно быть — жизнью, это должно быть — легко.
— Ах вот как? — Конечно. — Это должно быть легко… просто… как вдох или выдох.
— И что-то, значит, неправильно, в чем-то я ошибаюсь.
