Сольвейг | страница 5



— Да не век же в этой пещере торчать! — воскликнул я. — Выйду на свет божий и стану управлять.

— Да не божий там свет, а человечий, — осадил мою прыть троллий владыка. — А ты нашим царством управлять собрался.

— Ну, ежели ты возражаешь, — попробовал я ухватить кабана за хвост (оный, кстати, растворился в темноте), — то я и не претендую. Не вышел рылом, пойду мимо…

— И от дочки откажешься?

— А на фиг я ей без царства? Принцесса должна царицей становиться, — уверенно ответил я.

— Как же так, милый?! — возмущенно соскочила с моих рук мохнатенькая принцесса. — А любовь?

Ух, принцесса с рук — на крыльях дух!..

— Ну, коли я вам не подхожу… — вздохнул я, внутренне радуясь, что дело движется к развязке.

— И человека с человеком любовь соединяет, а уж троллицу с человеком без нее никак не соединить, — продолжила свою лирику моя незримая зелененькая. — Потому что любовь — это готовность к взаимному сближению, готовность чем-то пожертвовать.

— Да, пожалуйста, — осмелел я, помня первоисточник (почему бы не сыграть пьеску?) — Что вам надо? Одежду снять? Так любуйтесь, — я скинул с себя рванье (как оно на мне оказалось?). Все равно ж темно. И только после этого сообразил, что темно только для меня. Вот стою я перед вами, словно голенький… Почему «словно» — голый и есть.

— Фу, до чего же он уродлив, — поспешил подтвердить мою догадку чей-то брезгливый голосок. — Голый, как лягушка! Бр-р-р…

А меня понесло! Наверное, потому, что страх во мне постепенно переползал в ужас. Не тьма меня пугала, не страхолюдные мои представления троллей — это все было понятно, объяснимо, даже привычно. Ужас возникал где-то между пупком и копчиком, и ледяной сосулькой пронизывал нутро. Я и пытался его переговорить.

— Хвост мне хотите приделать? Так вот вам зад мой — приделывайте, только с парадным желтым бантиком! Дерьма коровьего пожевать, лакомства вашего — тащите! Сожру, только не обижайтесь, если блевать начну, а то и мочой кабаньей — вином вашим запью и обойдется, глядишь…

— М-да, правильно ваши мудрецы человеческие говорят: многия знания — многия печали… — тяжко вздохнул Владыка не то горный, не то подземный — я уже запутался, ибо если ты горный, так и возвышайся на горных вершинах под чистым небом, а они у черта, похоже, в заднице пристроились с комфортом.

— Особенно, когда знания — ложные, — закончил мысль владыка.

— Что значит ложные? — удивился я. — Я пьесу хорошо знаю.

— А жизнь? — усмехнулся голосом главный тролль.