– Этот дом стоит далеко от нас, – проворчала она, вернувшись домой.
– Настолько, что Цыпу там и не слышно?
– Ну, чуть-чуть слышно. Так, издалека. Но звук получается приятный, успокаивающий.
Против этих звуков я и боролся.
Я убедил Пэм в том, что нельзя ей стучать в дом к тем людям, угощать их сладким пирогом, приглашать к нам на обед – разве что подаст она жареного цыпленка или пирог с курятиной. Так что мы решили подождать дальнейших событий, не сомневаясь, что они последуют, а пока Пэм взяла на себя задачу помочь Цыпе поскорее привыкнуть к новой обстановке.
Я частенько выглядывал из окна кухни и видел спину Пэм и сидящего рядом с нею на верхней ступеньке крыльца Цыпу. Слышал, как она снова и снова повторяет, подражая куриному кудахтанью: «Цыпа, ты такой красавец, а здесь так чудесно. Тебе не нужно целыми днями кукарекать. Никто тебя не обидит. Ты же можешь быть послушным, спокойным мальчиком». Он, в свою очередь, отвечал ей благодарным, влюбленным воркованием, чуть ли не с извинениями. Я не мог не прийти к мысли о том, что одну истину он отлично усвоил: никто в жизни так не понимал его – и не любил так сильно, – как та женщина, что сейчас сидела с ним рядом.
Прошла неделя, потом еще одна и еще. Пэм проводила во дворе гораздо больше времени, чем раньше, помогая Цыпе акклиматизироваться. В этом она на удивление преуспела. Он стал орать не так громко и не так часто, хотя (поверьте мне на слово) это все равно, что утверждать, будто ураган оказался чуть менее ужасным, чем предсказывали синоптики. Нередко он по-прежнему громко вопил, отравляя жизнь окружающим.
Утром на Хэллоуин 2010 года я сидел на диване и читал воскресный выпуск «Нью-Йорк таймс», мысленно готовясь к предстоящему вечером матчу «Пэтриотс»[60]. Оба ретривера тихо лежали на полу возле дивана. Позвонили в дверь, собаки вскочили с бешеным лаем, коты бросились искать себе убежище, Цыпа во дворе разорался. Я услышал, как Пэм и девочки разговаривают на крыльце с пришедшим. Наверное, подумал я, это продавец герлскаутского печенья или чего-то другого, столь же популярного в Америке.
Потом я увидел, как Пэм и с нею женщина лет за шестьдесят идут через нашу лужайку по направлению к петушиному дворцу, а Цыпа семенит вслед за ними. Из окна гостиной мне было хорошо видно, как гостья поднялась по пандусу и вошла в домик. Абсолютно незнакомая дама совершала экскурсионную прогулку по нашему неприлично дорогостоящему курятнику. Внутри она пробыла дольше, чем я считал естественным, – впрочем, здесь вообще не было ничего естественного. Через несколько минут, однако, женщина появилась, улыбаясь во весь рот, и они с Пэм принялись болтать и смеяться. Гостья обошла вокруг домика, задержалась у окна с фрамугой над входной дверью, показала пальцем куда-то вверх и сказала что-то такое, от чего Пэм засмеялась. Женщина вытащила из сумочки розовый блокнот, набросала несколько строк и протянула листок Пэм. Потом обе они пошли назад через двор, беседуя, как лучшие подруги.
