- А отца у вас нет?
- Есть. Конечно, есть. Как ты могла подумать?
- Ты ведь о нем не упоминаешь.
- Почему бы у нас не было отца? Разумеется, есть. Но в доме о нем не упоминают.
- Он сбежал?
- Да нет же. Он с нами. Всегда с нами. И убежать он не может.
- Почему?
- У него отнялись ноги.
- Вот оно что, - сказала Нелли.
- Нет, этого тебе не понять, - сказал я. - Это совсем не так просто. Да и случилось уже давным-давно, сестре моей тогда было семь, а мне шесть, но с тех пор ничего не изменилось. Дело в том, что нам внушили, будто мы во всем виноваты. В том, что у отца отнялись ноги. Сам он этого не внушал. Он это даже в мыслях не держал, но мать так сказала. И внешне все выглядит, будто мы и впрямь виноваты. Когда они рассказывают об этом случае, то люди могут поверить. Трудно что-нибудь возразить. Поэтому нам и тяжело жить, очень тяжело. И все же это неправда. Ты понимаешь, что это неправда, но с уверенностью утверждать не можешь. Те, другие, всегда правы. Поэтому лучше не опровергать. Только когда смотришь на отца, знаешь, что те, другие, не правы. Именно потому, что он и слова не говорит в опровержение... Случилось очень большое несчастье, Нелли, такое большое несчастье, что ты даже представить себе не можешь. Другие люди не понимают, какое это огромное несчастье. Они считают, будто у нас все точно так же, как у них. Но мы всегда все понимали, с самого детства. Мы с самого детства, еще с того времени, когда были маленькими несмышленышами, понимали, что у нас все не так, как у других. Отец упал со стремянки. Он вовсе не хотел влезать на эту стремянку. Он повторял: "Оставь! Оставь!" Я слышал это сверху, так как висел, ухватившись за балку под крышей сарая. Но мать моя подзуживала его: "Полезай! Полезай же!" Тогда он, вздыхая, стал карабкаться наверх, но тут вдруг одна перекладина сломалась - она была трухлявая, совсем трухлявая, - отец свалился. Увидев, что он лежит на земле, я так разволновался, что чуть было не выпустил из рук балку, тогда я упал бы прямо на него. Мать пыталась взвалить отца на спину и вытащить из сарая, и сестра моя с плачем помогала ей. Сперва мне показалось, что отец умер, но он посмотрел наверх, на меня, и сказал: "Ничего страшного". Мне почудилось даже, что он улыбнулся. После этого я моментально спустился вниз по стене сарая, только я один знал то место, где можно было быстро спуститься. Я тоже пытался помочь матери. "Ты убил своего отца, - сказала мать. - Беги скорее в Унтерхаузен. Зови врача!" И тут я помчался через болото, я бежал всю дорогу, но дороге не было конца. "Если он погибнет, я покончу с собой, - повторял я на бегу. - Я просто-напросто спрыгну со сломанного пролета моста в реку". Тогда мне было всего шесть годочков. В Унтерхаузене они стали обзванивать деревни, чтобы узнать, где врач. Его никак не могли найти. Врач явился к нам только на второй день, он был пьян в стельку. За это время мать и моряки с барж, которые стояли на причале у нашего дома, положили ноги отца в лубки. Он сломал себе оба бедра или обе тазобедренные кости. Врач сказал, что отца надо немедленно отправить в больницу, там его вылечат, ничего непоправимого не произошло. Отец спросил, сколько это будет стоить. Врач ответил: приблизительно столько-то и столько-то. Отец промолчал. Все мы стояли вокруг его кровати. Мать, моя сестра и я. И мать тоже промолчала. Тогда отец сказал: "Таких денег у нас нет". Врач пожал плечами, все мы продолжали молча стоять, прошло еще несколько минут, и тут внезапно моя сестра воскликнула: "Может быть, у нас все же есть такие деньги, надо только сосчитать?" Мать хотела возразить, но отец опередил ее: "Нет, таких денег у нас, к сожалению, нет. И вообще все это ни к чему. Дома кости тоже срастутся". Нелли, ты слышишь? Или ты уже спишь?
