Пока я звонила и у мамы отпрашивалась, они все совещаются. Маме сказала, что иду к одной девочки из класса, помогать по дому и с уроками. Возвращаюсь, а они уже разошлись. Все очень довольные.
Подхожу к школе. Талмуда стоит, меня пока не видит, смотрит по сторонам. И такая она мне показалась взрослая, деловая. Я прямо ее не узнаю. Да и одежда у нее классная и сама она.
Э, что это, я? Может зря я согласилась? Она как–то особенно ко мне относится. От этой мысли на душе приятно и холодок какой–то волнительный, но без осадка. Льстит мне, что она так ко мне относится. А что же я? Я, как к ней? Хорошо? Нет, наверное, чуть больше.
И пока идем к ней домой вместе, мне все время почему–то хочется, теперь, ее разглядеть лучше. Странное чувство какое–то нарождается во мне. Почему–то я начинаю с волнением воспринимать все это. Всю нашу затею с конкурсом. И сам факт, что ведь я, точно побеждаю на конкурсе! И еще, то, что я все время отказывала ей, когда она меня первое время к себе приглашала, а вот, сейчас сама к ней иду. Сама иду и что еще странно, так мне даже приятно с ней рядом идти. Ну, как–то с волнением и не привычно, я и рядом с Талмудой. Все, как она мне говорила и хотела. А я? Я чего хотела? Что мне по этому поводу подумать, что ей сказать, если спросит меня? Но пока идем и по пустякам говорим. Все больше она. Говорит, а сама, я вижу, такая счастливая. Это от чего же, думаю? А потом меня словно горячей водой!
А вдруг и вправду она в меня влюбилась! Может, девчонки в раздевалке правы были? Что тогда? Да она же меня к себе тащит, в свое логово! А там, напоит чем–то и … И что? А главное, чем? Немного успокаиваюсь, так как понимаю, что у нее нет органа, как мне думается, которым она мне может сделать больно. Ну, не будет же она меня там кусать, в конце–то концов, говорю себе, успокаивая тревогу. А тогда, когда все же полезет, тогда чем? Ничего дальше не могу представить и понять. И потому настороженно подхожу к ее дому.
Дом частный на две семьи с участком в глубине за забором. Вижу ту самую теплицу.
— Ничего себе! — Говорю. — Да это же целый Большой театр.
— Закрытый. — Поправляет она. — Большой и закрытый театр. Подожди. Я сейчас Баркаса на цепь посажу, а потом ты проходи.
— Да не бойся. Не бойся! Не кусается. Он? Он нет, кусается как раз, а я о себе, я не кусаюсь. Потому не стесняйся, входи. Ну, вот мы и дома!
Она старается вести себя как всегда, но я‑то вижу, как она напряжена, немного нервничает. Еще бы? Думаю. Ну, я попала! Живой я, наверное, не выйду отсюда.
