— А как же замужество, муж, дети? А семья? А мечты о нем и доме, детях?
— О! Об этом и не говори! Так мечтают, что слезы градом катятся. Но ничего, слышишь, они ничего не хотят менять просто так. Им надо толчок со стороны. Вот так, под зад! И знаешь, все они, эти девки, мечтают о принцах! С этими …ся, а о тех, своих принцах мечтают. Вот и пойми, ты нас, женщин!
Дальнейшее наше общение прерывает звонок телефона.
— Да! Нормально! Нет, еще окончательно не решила, но думаю, что так, как просили. Что? Приду. Уже иду.
— Ну, вот, что. Я буду занята, а тебя все же проверю, какая ты была, честная со мной или меня разводила? Хотела тебе самой показать, но пришлю кого надо. И посмотрю, как ты воспримешь мой рекомендации. Откажешься, тогда все, так и буду считать, что ты меня разводила. Тогда пеняй на себя. Ну, так как, что мне предпринять? Ты готова? Да или нет?
— А это не больно? Мне не сделают ничего плохого? Я не умру от этого?
— Не знаю, не знаю, но, по–моему, от этого еще никто не умирал, а только все бабы тащились. Все некогда мне! Сиди, жди! — И вышла.
Она–то вышла, а я, прямо умираю от волнения и ожидания. Понимаю, что мне сейчас предстоит пройти еще один в жизни экзамен и главное, это какой? В голове почему–то все похабное, мерзкое. А вот и оно! Слышу шаги, голоса мужской и женский. Дверь открывается, входят она и он.
— Привет, меня зовут, Куня, а его Конек. Мадам сказала, что ты у нас новенькая, так? — Я такие глаза выкатила, что она с ним переглянулась.
— Что–то не так? Ты, не бойся, ничего тебе больно не сделают. А потом, это сначала так, а потом, все будет, как у девочки! — Я чуть ли не пячусь, а она деловая, уже располагается на диване.
— Мадам у нас строгая, чуть что, и не так, к Черному и его волкам на растерзание. Понятно? Она сказала, я все выполню, а ты что хочешь, делай и думай! Ну, Конечек, поскачем!
— Так, не стой, садись и смотри. Это наш Коник.
И дальше все в том же роде. И я понимаю, что на этом вся моя прежняя жизнь сейчас изменится. Села на самый краешек, сердце колотится, как у воробья, а глаза боятся увидеть. Но смотреть все же, приходится, так как она уже действует, поясняет, ко мне обращается и меня просвещает. А я что? Ну, так вы догадываетесь, что это за уроки географии по мужчине и ее биологии и что за пестики, да тычинки. Между прочим, такие, что вскоре я с трудом отрываюсь от этого бесстыдного созерцания и ее комментарий. А потом, только ее.
— Бу, — да, — бу, бу. — Потому что уже не может говорить, у нее рот занят.
