Что я, в сущности, знаю о нем? Что знаем мы о поколении наших отцов, проведших полжизни в войне под стенами Трои? Может быть, мы и счастливее их, но в то же время будто и мельче и несчастней. Может быть, они радуются тому, что мы живем в мире и достатке - им-то этого не было дано. А может быть, они нас за это и немножко презирают. Да, подчас я чувствую себя пристыженным, когда думаю о них.
Видите, что получается, когда следуешь завету моего отца - считаться только с внешней стороной вещей. При таком подходе мы и в нем самом смогли бы разглядеть тогда лишь загрубевшее в войнах, кораблекрушениях и прочих невзгодах лицо. Мы, вероятно, продолжали бы считать его умным человеком, благо умными считают всех молчаливых и ироничных людей, - но и только. Что за всем этим билось верное и стойкое сердце, что за его насмешливостью скрывалось столько опыта и знания жизни и людей, что загрубелое это лицо служило ему лишь маской, из-под которой он мог тем бдительней наблюдать за тем, что невидимо глазу, - кому дано было это почувствовать? Разве что матери, а я был тогда еще слишком молод. Я только удивился этой истории с Фебом, о которой Пилад - что тоже поразительно! - не слыхал ни слова. Сначала я даже, пожалуй, и не поверил отцу, решив, что он нас дурачит. Однако ничуть не бывало. Съехидничав в мой адрес насчет белотелых девушек, он сам принялся рассказывать, не дожидаясь дальнейших вопросов с нашей стороны и не обращая внимания на то, что мать, похоже, именно эту историю меньше всего расположена была слушать.
- Знаешь, что говорила Елена о Кассандре? - спросил он ее. - Впрочем, откуда тебе знать?.. Она говорила, что у Кассандры слишком узкие бедра.
- А у Елены злой язык, - с раздражением ответила мать.
- Бедра Кассандры я не измерял, но, пожалуй, вряд ли можно упрекнуть Елену в злоязычии. Что ей была за нужда? Ведь ее все мужчины признавали самой красивой женщиной.
- Все мужчины.
- Конечно, женщины ее не любили и завидовали ей. Но даже и им не удалось обнаружить в ней ни одного изъяна, который позволил бы им глядеть на нее свысока. Вот ведь какая штука. А я, повторяю, ни разу не слыхал, чтобы Елена злословила по адресу других женщин. Напротив, она их всех защищала, а когда они приходили к ней за советами по всяким женским делам, она бескорыстно давала эти советы, и женщинам они наверняка шли на пользу, коли те им следовали. Да нечего тебе опасаться, Пенелопа, я бы в Елену никогда не влюбился. Для меня она уж слишком была безупречна. Но, несмотря на это, она была и остается чудом.
