Неделя в космосе пролетела незаметно. Всем было весело — обратная дорога всегда короче. Слово «всем» правильно определяло общие настроения. Вы скажете: «А, как же мог веселиться Мишка, потерял друга и Весело ему?» Ему было плохо. Он порой даже смеялся со всеми, но словно со стороны, через прозрачную стенку. Мишка не был «Всеми», его «Я» существовало отдельно.
Отец однажды не выдержал, порывисто зашел к сыну в каюту, встряхнул за плечи: «Да разве можно так жить?!!» Что папа говорил дальше Мишка не помнил, да это было и неважно. Впрочем, Валерий Михайлович почувствовал, что его не слышат. Обнял сына, прижал к себе, продолжал говорить с ним и долго раскачивался, пока Мишка не уснул.
***
Мишке приснился сон. Он стоял в белесом тумане и разглядывал свои руки. «Что я здесь делаю? Я умер?» — вопросы лениво струились в пространстве: голова — туман, голова в тумане, туман в голове…
— Тебе до смерти далеко! — с ехидством сказали знакомым голосом.
Мишка вздрогнул, повернулся. Напротив стояла его копия: в замызганных, холщовых штанах, свисающей рубахе–размахайке, загорелое плечо угловато торчало из прорехи. Осмотр оборвал встречный, жесткий взгляд прищуренных глаз.
— Не нравлюсь?
— Ты… это, я?!
— Да, какая … разница, кто я?! — двойник сел на проявившиеся из тумана, веревочные качели, одну ногу подтянул к груди и уперся пяткой в сиденье. — Как теперь будешь жить ты?
— Не знаю…, всё произошло из–за меня. Грея могла жить…
— «Н-не зна–а–ю, все произошло из–за меня-а» — передразнила копия.
— А ты бы, что сделал?!!! — выстрелил словами Мишка, — либо один друг, либо другой! Хоть сдохни! Какой может быть выбор?!!! Что, молчишь? И, я, не смог! Да, я трус, трус, трус!!! Ком подкатил к горлу и прервал тираду. С глаз летели злые брызги.
Собеседник с интересом смотрел на Мишку. Молчал. Затем опустил босую ногу и с грустью сказал:
— Вот в том–то и дело! Что выбор ты сделать не мог. И это правильно! Друзей не выбирают… — ими становятся. И твоя Грея это понимала лучше тебя. Выбор сделала она… единственный, верный, — для ДРУГА.
Мишка думал над сказанным. И сквозь думы, отрешение, начало проступать удивление: взгляд серых глаз был знаком, но ведь не Мишкины же глаза, и выражение лица… знакомо, но опять же — не Мишкино. И родинка, на щеке, как у папы… Ох, только, была ли родинка? И вообще мало что помнилось, после пробуждения сны так быстро забываются… Но, сон принес облегчение…
