Олег выпроводил из буфета мальчишек, повесил на дверь табличку «Буфет закрыт», отпил из стакана и со словами «очень сладко» обнял Зину и притянул ее к себе.
Напрасно стучались в дверь припоздавшие завсегдатаи привокзального буфета: в щели пробивались желтые зайчики света, а двери никто не открывал. «Спит, что ли, мать ее… — одноногий дядя Коля, повиснув на костылях, заглянул в замочную скважину — Олег и Зина целовались, сидя на буфетной стойке, — хмыкнул: — Пива нынче не будет», — и запрыгал к выходу.
Когда голоса за дверью утихли, Зина собрала сумочку, Олег выключил свет. Зина расписалась на белом клочке бумаги и вложила его в контрольный замок.
В зал ожидания шумно ввалились подростки. Впереди, небрежно прищурившись, одетый в ярко-красную рубашку, с массивным крестом на шее, вышагивал Женька, известный в округе по прозвищу Банный Лист. Он учился в девятом классе, но уже выпивал, отбирал у малолеток деньги и, хотя сложением был далеко не атлет, верховодил подростками.
— Зинуля, открывай шалман! — весело крикнул он. — Дети соскучились по пиву.
Зина нерешительно замерла, прижимая к груди контрольный замок с вложенной в него белой бумажкой. Олег взял у нее замок, вставил дужку в проемы запора и насмешливо бросил Женьке: — Детям спать пора.
— Ты дядя, не в свое дело не вмешивайся, — нагловато заметил Женька и, подмигнув приятелям, столпившимся за его спиной, добавил: — Зинуля, между прочим, друг детей.
— Она тебе не Зинуля. И вообще, давай, Лист, поворачивай оглобли. — В голосе Олега прозвучала еле заметная угроза. Он понимал, что развязность Женьки, его панибратский тон идут от желания покрасоваться. Тот почувствовал, что перегибает палку, и уже заискивающе заметил:
— Ну, чего ты, пошуметь уже нельзя. У нас в горле пересохло, а ты сразу возникаешь. Нет бы поддержал жаждущих!
— Утоли свою жажду под колонкой. — Олег взял сумочку из Зининых рук, и мимо притихших подростков они пошли к выходу.
Женька такого поворота событий не ожидал: он не привык, чтобы ему, сыну прокурора, отказывали в подобных мелочах. Понимая, что «горит» на глазах у дружков, он растерянно заморгал и, стараясь как-то спасти свой авторитет, почти жалобно крикнул в спину Олегу:
— Слышь, ты хоть закурить дай.
— Курить в вокзале не положено, — полуобернулся тот. Жалкий вид Женьки вызвал у него улыбку. — И вообще, детям за такое баловство по соплям дают.
В Женьке мгновенно вспыхнуло то неистовство, во власти которого он, очертя голову, бросался в любую драку; трусливый и хлипкий, Женька слеп от ярости и в эти минуты был страшен: мог ударить кирпичом, колом — всем, что попадалось под руку. Он весь как-то подобрался и презрительно процедил сквозь зубы:
