— Анисенко, ты чего у двери топчешься, уснул, что ли?
— Куда спешить-то, дома уже, — Анисенко снова посмотрел на пальто. «Вдруг Володька за мелочью по карманам полезет», — он вытащил письмо и спрятал в карман брюк.
— Выпил, что ль? Ну, иди, иди, я сегодня добрая. Женька мне индийский мохеровый шарф за тридцать пять рублей достала. Иди, я тебе стопочку налью.
— Ишь ты, индийский, и цена-то у него… — Анисенко вошел на кухню; жена оторвалась от плиты и кинула ему в руки что-то красное, пушистое. Анисенко неловко помял невесомый шарф.
— Пожарный какой-то, другого цвета, что ли, не было?
— Много ты, Анисенко, в этом понимаешь. Я у тебя черноглазая и в годках, меня такой шарф молодить будет, — Наталья выхватила его из рук мужа, повязала на голову, подоткнула свесившиеся на лоб волосы и, пригнувшись, посмотрела в круглый бок самовара, стоявшего на холодильнике.
— На меня, между прочим, еще оглядываются.
— А за мной до самого дома следом идут.
— Какой ты, Анисенко, скучный. Все уколоть норовишь, нет бы вместе с женой покупке порадовался. И что на меня тогда затмение какое-то нашло, — не снимая шарфа, Наталья, гибкая, юркая, распахнула холодильник и достала бутылку, — полгода с тобой ходила и не знала, как зовут. Все — Анисенко да Анисенко. Даже дружок твой закадычный, помнишь, зубастый такой, на сборке работал, так он даже испугался, когда я у него спросила, как тебя зовут. Ошалело посмотрел на меня и промямлил: «Андреем, кацца…» Так ты для меня Анисенко и остался, — она со стуком поставила стопку на стол, наполнила ее до краев, — а ведь уже и пенсия не за горами.
— За пенсию пить не буду, — оттопыренным мизинцем Анисенко отодвинул стопку.
Наталья хохотнула, достала из белого шкафчика зеленую рюмку.
— Ой, Анисенко, черт чудной, пенсия, можно сказать, самое счастливое время: спи до обеда, гуляй до вечера — слова никто не скажет. И каждый месяц почтальон будет приносить тебе получку. Ну, не дури, Анисенко, выпей тогда за мою обновку, чтобы у тебя жена всегда была красивая.
Анисенко потянулся за стопкой и скорее почувствовал, чем услышал, как в кармане брюк тихо хрупнуло согнувшееся письмо; рука его замерла возле самой стопки.
— Ты чего, черт чудной, перебрал сегодня? — Наталья хотела заглянуть ему в глаза, но Анисенко отвернулся к стене.
— Стыдно! — Наталья опрокинула рюмку, а стопку мужа аккуратно слила в бутылку, — иди телевизор посмотри, нечего на кухне торчать.
Она стянула с головы шарф, мгновение полюбовалась им и повесила на самовар, чтобы все время был перед глазами.
