Ни стыда, ни совести [сборник] | страница 32

Вы спросите, зачем я обо всем этом рассказываю? Ведь такие эпизоды — проявления необъяснимой жестокости людей или несправедливости судьбы — встречаются на каждом шагу, и у всех без исключения есть этот опыт, и каждый из нас принимает это и учится жить в согласии с миром, в котором, помимо недостатков, есть и неоспоримые достоинства? Да, все так. Только я с этим никак не мог примириться. И жить в таком мире не мог. И каждый такой эпизод — а их было множество — всякий раз был для меня откровением, и потрясал меня и подавлял, как в первый раз.

Собственно, я этим жил. Эти случаи как бы прорывали ткань повседневности, открывая мне что-то общее. Нет необходимости добавлять, что я вел дневник и в нем пытался разобраться, почему так происходит и что я должен с этим делать. То, что этот газетчик назвал «любомудрием» или «философией жизни», для меня было важнее, чем деньги или карьера (понятие, которое тогда уже начало входить в обиход). Это было — основное.

Вначале, впрочем, мои размышления были связаны с нашим материальным положением: я искренне не мог понять, почему и мать и отец вынуждены работать допоздна за копеечную зарплату, отец — на заводе, мать — в школе-интернате, почему сестра вынуждена носить обноски, почему я, в конце концов, всегда остаюсь один и ни у кого не хватает на меня времени? Этих «почему» было бесконечное множество, и, войдя в более или менее сознательный возраст, я твердо решил, что у меня все будет по-другому.

Интуитивно я понял, что для того, чтобы реализовать мои намерения, нужно хорошо учиться. Так же, как старшая сестра. Или лучше. Не все мне удавалось — в частности, химию и физику я не переносил, но закончил школу я вполне сносно, хотя и без отличия (Настя претендовала на медаль).

Я тут не останавливаюсь на самой школе, на том, что там происходило: нахождение «в коллективе», борьба за место в иерархии, компании, девочки, драки — все это было и через все это я прошел, не приобретя, в сущности, друзей или врагов. Я не уклонялся от «мужского» выяснения отношений и, пользуясь тем, что хорошо учился, помогал кому нужно было, но все же, не будучи «чужим», так и не стал «своим». Я знаю, многие считали меня странным — время от времени моя сущность пробивалась наружу, и я выражал искреннее недоумение по поводу школьных законов (которые, конечно, представляли собой законы общества в миниатюре), и тогда все вокруг приходили в краткое состояние ступора, а я, опомнившись, опять залезал в свою раковину. В общем, я, будучи не такой, как другие, притворялся таким, как все. У меня даже была девушка — довольно невзрачная особа, ни фамилии, ни имени, ни лица которой я даже не помню.