Сначала для Олега всё было словно игрой. Он будто попал в сказку на сцене и играл роль в новом спектакле, которую ему выдали. Но по мере того, как развивались дальнейшие события, он стал всё ярче и яснее понимать, что ни в какую сказку он не попал. Он в жизнь вляпался! И эти деньги не стоят ничего.
Алекс сел за руль, Олег рядом. Машина рванула с места.
— Не гони. Под лежачий камень всегда успеешь.
— Тише едешь — хрен приедешь! — Алекс не сбавил скорости, — не говори мне что делать, и я не буду говорить тебе куда идти.
— Он жив?
— Да, он жив. Смог позвонить, — Алекс говорил медленно, словно с трудом преодолевая внутреннее сопротивление.
— Мы с Максом забрали их с Садков. Это район частных домов. Он и девушка с ним. Их избили. Места живого нет. Весь товар забрали. Пока она без сознания, а он бредит. Как я смог понять, их было шестеро. И Белый кого–то знает. Он всё время бредит и говорит: «Нет».
— Никогда не бывает так плохо, чтобы не было еще хуже. Что за девушка? — у Олега появилось смутное беспокойство, он не мог понять, с чем оно связано.
— Не знаю, была с ним, когда они встретились с теми, кто их так…
Олег теребил в руках 50-копеечную просверленную монету сестры, нанизанную на кольцо вместе с ключами, и пытался вспомнить, есть ли у Кэтти знакомые в Садках, но не смог. Да и не могли её, ей всего шестнадцать… хотя причём здесь возраст?
Кэтти 27.06.92 года 22.20
Она пришла в себя в тёмной комнате. Вокруг не различались ни цвета, ни предметы, ни звуки. Кэт не могла понять ни то, где она находится, ни то, как она сюда попала. Не могла вспомнить, что было до того, как она проснулась. Из ощущений поняла, что лежит на кровати, накрыта до самого подбородка чем–то лёгким и тонким. Почему–то показалось, что она в море, и на миг стало смешно, но смеяться она не смогла. Попробовала пошевелиться, но не смогла. Хотела встать. Но вдруг всё тело пронзила острая боль. Ей показалось, что она закричала от боли, но она только застонала. Во тьме возник женский силуэт, он наклонился к ней. Локон волос подошедшей упал на плечо Кэт и причинил невыносимую боль, она застонала. Женщина вышла, зашёл мужчина лет тридцати. Он подошёл, снял с неё простыню. Она поняла, что не чувствует даже то, одета она или нет. Приятный мужской голос произнёс тихо и жёстко:
— Оля, морф, быстро! — отвернулся, в его руках возник шприц. Он наклонился и спросил, как её зовут. Она не смогла это сказать. От боли, неотпускающей её, стало холодно. Уже после укола, когда боль стала стихать, она услышала голос брата и прошептала:
