Было тихо, и Ева слышала дыхание Мэри. Оно не походило на мирное сопение спящего человека. Мэри дышала тяжело, рывками. Так делали все здешние узницы, включая саму Еву. Кровать под Мэри скрипнула. Девушка повернулась к ней и позвала:
— Ева?
— Да?
— Расскажи о море.
— Ты же его видела, — пробормотала Ева, ожидая, когда лекарство окунет ее в глубины другого моря. Того, чьи волны умеют стирать память.
— Пожалуйста. Я хочу послушать.
Ева перевела дыхание и сказала:
— Хорошо. — Она, устремляя взгляд в темноту, заставляла работать свой затуманенный разум. — Когда идешь к морю, то первое, что ты замечаешь — это его запах. В воздухе пахнет солью, и кожу ласкает ветер, чистый и свежий.
— Не как здесь, — прервала ее Мэри.
— Да. Не как здесь.
Они разговаривали о море по крайней мере дважды в неделю, и почти всегда в одних и тех же выражениях. Этот ритуал дарил им спокойствие. Когда-то море было самым любимым местом Евы на земле.
— Потом ты слышишь его, — продолжила она. — До берега еще далеко, но ты уже слышишь, как волны с ревом вздымаются вверх и обрушиваются на берег. И скоро ты становишься частью его дикого дыхания.
Мэри с удовлетворением вздохнула.
— Мы ведь поедем в Брайтон, да? И будем ходить по набережной?
Ева кивнула в темноте.
— Да, и мы купим мороженое и станем есть столько, сколько захотим, — сказала она. — А ненужное выбросим.
— Потому что мы это можем.
— Точно.
Но этого никогда не случится. Никто из них не выйдет отсюда.
За дверью послышались чьи-то шаги. Они становились все громче. Кто-то шел к ним. Один человек. В тяжелых сапогах. Слова замерли у Евы на губах. Было очень важно знать, какие звуки издавала обувь. Так можно было сразу понять, кто именно шел по коридору.
Мэри напряглась. Ее покрывало зашелестело.
— Ты слышишь это? — прошептала она.
— Да.
— Боже, только не сегодня, — захныкала Мэри. — Только не сейчас.
— Тише.
Ева схватилась за край покрывала. Если лежать тихо и без движения, он пройдет мимо.
— Ненавижу его. Ненавижу, ненавижу, ненавижу…
— Мэри! — зашипела Ева. Протянув руку к стоявшей рядом кровати, она взяла девушку за руку. Их пальцы переплелись.
Ноги в сапогах остановились перед входом в их маленькую темницу. Через тонкие трещины в двери проник призрачный луч света от лампы.
Биение сердца больно отдавалось в груди. Даже лекарство не могло унять страх, от которого у нее забегали мурашки по коже. Страх за себя, но гораздо больше за Мэри, которой приходилось терпеть домогательства.
