Знание-сила, 2004 № 12 (930) | страница 90
Хорошо знаю, что уже много раньше при большом желании (по крайней мере, в Москве) можно было добыть и достаточно опасные издания — "Новый журнал", "Наши дни", "Возрождение", "Вестник РСХД", "Посев", "Грани", газету "Русская мысль", такие книги, как "Окаянные дни" Бунина, "Солнце мертвых" Шмелева, "Философская нишета марксизма" Вышеславцева, "Воспоминания" Врангеля, "Третья сила" Казанцева и сотни других.
А главное, все это тайно — можно было получить лагерный срок — размножалось на "Эре" (прибор-предок "Ксерокса"), перепечатывалось на машинке и расходилось по просторам СССР. Помню, "Белый коридор" Ходасевича мне дали прочесть — из всех мест на свете — в городе Фергане. Именно в этом просачивании, в этой диффузии и заключался самый важный способ возвращения эмиграции на родину. Она ввозила самое страшное оружие — идеи. Кто знает, не будь этой напряженной работы, не стояла ли бы советская власть и сегодня, как скала. Давайте не забывать, что смертельным для этой власти оказалось слово.
Те, кто потерпели поражение в 1917 — 1922 годах, победили в 1991-м — пусть лишь немногие из них дожили до победы. Не увидели своего поражения и их противники в СССР, лично ответственные за расстрелы и концлагеря, за истребление интеллигенции и духовенства, "расказачивание" и коллективизацию, депортации и голодоморы, Бутово и Леващево, Новочеркасск и Будапешт, новое поколение номенклатуры мимикрировало и даже ощутило интерес к запретному плоду.
Ответил ли сериал на вопрос, почему не надо проклинать изгнанье? Впрямую — нет. Да и не так уж много в нем об изгнании как таковом. Больше о расставании с родиной (особенно рассказ — совершенно поразительный, украшение фильма — Веры Александровны Решиковой-Уфимовой), о возвращении на родину, о чувствах, связанных с родиной. Но не обо всем же надо говорить впрямую.
Лидия Александровна Успенская. Эмигрантка "первой волны". Мемуарист, переводчик. Участница Сопротивления. Родная племянница эсера-террариста Б.В. Савинкова Живет в Русском доме в Сент-Женевьев де Буа.
Отдельные судьбы могут ничего не доказывать, но не зря говорят, что тенденция важнее фактов. Мы не знаем, сколько человек покинули родину в Гражданскую войну. В разных сериях фильма приводятся две цифры — полтора и два миллиона. Нет ясности и в том, сколько добавили волна 1944- 1945 годов и "ди-пи" ("перемешенные лица"), отказавшиеся возвращаться в СССР бывшие остарбайтеры и узники гитлеровских лагерей. И уж конечно, нам никогда не узнать, много ли здравствует сегодня их потомков и как они связаны, если связаны, с Россией и русской культурой. Во Франции я не раз слышал утверждение, что каждый седьмой житель Большого Парижа имеет какое-то русское родство или свойство. Слова Зинаиды Гиппиус об эмифации, "мы не в изгнании, мы в послании", хоть и повторялись излишне часто, не стали менее истинными. Не будь того изгнания, о котором снят фильм (а снят он сугубо на французском материале), в Париже не было бы сегодня улиц и площадей, носящих имена Прокофьева, Стравинского и Дягилева, одним из премьер-министров Франции не был бы человек по фамилии Береговой или, на французский лад, Береговуа, Французскую академию не возглавляла бы сегодня женщина русского происхождения. Не замкнутые и нерастворимые русские диаспоры, не самоизоляция России от родственных по духу и культуре народов, а растущая спаянность с ними — вот ни разу не высказанный, но несомненный призыв фильма. Пусть страны роднятся между собой, как в старину роднились монархии.
