Наука и нравственность
Школу Мандельштама от других более всего отличало органическое соединение науки и нравственности и даже приоритет нравственного начала. Отношение к поиску научной истины, к научному знанию в целом, к себе, искателю истины, и к соискателям — все это подлежит "юрисдикции" нравственности. Этими отношениями пропитана жизнь науки. И нравственные различия в мире людей науки не меньше, чем за его пределами.
Виталий Гинзбург, отвечая в семидесятые годы на вопрос газеты, сказал: "К сожалению, в пределах имеющихся у меня сведений нет никаких оснований утверждать, что занятие наукой способствует воспитанию высоких нравственных качеств. Вместе с тем такой вывод меня самого удивляет". Удивление его можно истолковать так, что, формируясь в научной семье Мандельштама—Тамма, он привык к ее моральным устоям, счел их естественными, неизбежными. И лишь выйдя во "взрослую" научную жизнь, обнаружил совсем иные научно-нравственные комбинации.
Кого Мандельштам брал в свою школу? Не он выбирал себе учеников, они выбирали его. Мандельштам готов был учить всякого, кто этого по- настоящему хотел. У "абитуриента" могло не быть сверхвыдающихся способностей, важно лишь, чтобы он любил науку и честно относился и к своим способностям, и к науке в целом. Во вступительной лекции к курсу физики в 1918 году Мандельштам сказал: "Занятия физикой, углубление в ее основы и в те широкие идеи, на которых она строится, и в особенности самостоятельная научная работа приносят огромное умственное удовлетворение. Убеждать в этом я не хочу. Да и вряд ли здесь возможно убеждение. Тут каждый должен убедиться сам. Но я хотел бы, чтобы вы знали, что если кто-нибудь из вас почувствует в себе такое стремление, то для меня всегда будет большим удовольствием способствовать всем, чем я могу, его осуществлению".
В других школах к способностям относились иначе: Ландау проверял абитуриентов в настоящих приемных экзаменах и трезво относился к своим способностям, а Иоффе собственные способности изрядно завышал.
О редком сочетании в Мандельштаме обычно исключающих друг друга свойств говорил Тамм: "...Непередаваемая доброта и чуткость, любовная мягкость в обрашении с людьми сочетались в Л .И. с непреклонной твердостью во всех вопросах, которым он придавал принципиальное значение, с полной непримиримостью к компромиссам и соглашательству".
С подобным душевным складом создать научную школу нелегко даже в условиях цивилизованных. А Мандельштаму довелось жить в условиях совсем иных. Удивляться надо скорее признанию его научных заслуг в СССР: в 1928 году его избрали в Академию наук, в 1931 году наградили премией имени Ленина. Но главное, чему можно удивляться, что ему удалось столь полно реализоваться. Объясняется это прежде всего тем, что личность Мандельштама притягивала и людей практического склада, готовых в реальной советской жизни обеспечивать стены и крышу для его школы.
