Но руководство после случая с кражей гуманитарной помощи вдруг перестало требовать отчеты о продвижении оперативной работы, и дело стало как бы таять, оставшись лежать вместе с массой других бумаг в ящиках письменных столов органов госбезопасности и внутренних дел. Вот предстоящая сходка преступников, если таковая состоится, — это не мафия, это их дело, тут они поработают без опасения выйти на влиятельных лиц!
ЮЛИЙ Степлев ехал в Ачхой — Мартан с письмом некоего Режиссера и его сообщением о том, что «контора» пронюхала о предстоящей в городе сходке «головки», но готовит какой–то кипеж не на шестнадцатое число, а на двадцать шестое. Режиссер просил рассмотреть его предупреждение, как страховку, ибо не исключал, что их хотят взять на бимбор[56] и для этого подбросили дезинформацию.
Самолет летел до Грозного, куда Степлев ездил уже не раз. Но в Ачхой — Мартане бывать не приходи¬лось. Ну, ладно, там он сразу возьмет такси и доедет до места. А пока он, сидя в кресле самолета, вспоминал, все ли передал этим вонючим помощникам так, как надо, а то из–за этого склероза он начал путать кое–какие вещи. Ведь на его шее — три подвала, десяток зуктеров с хипесницами[57], двое майданников[58] и трое банщиков[59], которые вертят углы[60]. Да и вообще, ему, откровенно говоря, уже надоело заниматься этой мелочевкой, тем более, что в общаке доход от этих промыслов составляет сущие крохи. Это все равно, что влазить на дерево и обрубать сучья, вместо того, чтобы сперва спилить это дерево, а потом и сучья подбирать. А как «свалить дерево», он уже знает, уже «свалил», и при этой мысли ему стало тепло на душе: «Всё, скоро будет не надо возиться с бомжами и дешевыми проститутками, изображать заботливого человека, и остаток жизни можно будет провести на юго–востоке Черного моря, как вольному фрайеру».
ОН, действительно, еще никогда не жил по–человечески. Рос после войны в поселке, где жили зэки, строящие на Волге гидроэлектростанцию. Менял на хлеб через колючую проволоку ножи с наборными ручками из цветной пластмассы, которую он с пацанами добывал на авиазаводе в Дзержинске; зарабатывал на еду рубли цирковыми номерами на Сталинском вокзале в Горьком — лежа на спине, под аплодисменты пестрой вокзальной публики задирал голову назад так, что доставал лицом до пола и брал губами положенные подле его головы бумажные рубли.
Первое нормальное жилье, которое получили его родители, работающие на стройке, — барак, от которого после амнистии уголовников в 1953 году убрали «колючку», первые друзья — внебрачные дети бывших зэков. И развлечения были сродни окружению: он, например, за рубль мог разрезать девчонке на спине пальто или изрубить в гуляш живую кошку. И не один он угодил тогда в детскую колонию. Но это только менты верят, что колония воспитывает, а Юлька, прошедший в ней все круги ада — от момента, как его опустили
