На третий год, после того как Леха впервые приезжает на работу на «Опеле Астра» девяносто второго года, мы переключаемся на сайты мебельных салонов и я терпеливо щелкаю по фотографиям шкафов–купе, диванов и сборных кухонь и даже, на правах дизайнера, спокойно, но твердо отвергаю откровенно убожеские варианты, называя их «лузерскими».
К моему счастью, «Корел» Леха так и не освоил и с «Капсулайна» не уволился, уступая места другому технологу, более сведущему в графических программах. Благодаря близкому соседству Ксюша — единственная, кто слышит все Лешины замечания и, хотя при желании может подорвать мою репутацию и одновременно улучшить свою, с докладными к начальству она не спешит, помня, вероятно, о том, как все началось.
Именно — с летнего корпоративного пикника, который проносится и в моей памяти — совсем как сосны на выезде из Кишинева, или это я проношусь мимо них в резвом «Фольксвагене Поло»?
Нас было шестнадцать — три менеджера из отдела сбыта, начальник производства, главный бухгалтер и финансовый директор, два заместителя директора, генеральный и, наконец, семь человек из отдела продаж, включая меня. Корпоративный автобус, желтое убожество с дребезжащими стеклами, приобретенное по цене, вряд ли превышающей стоимость недельного расхода бензина, доставил нас в Вадул–луй–Водэ, пригородный поселок на Днестре, который, за неимением в Молдавии приличных мест для отдыха, засадили деревьями, базами отдыха, барами и назвали курортом.
После первых двух заходов на шашлык, прерванных получасовым перекидыванием мяча, которое лишь большие шутники сочли бы волейболом, Днестр уже не внушал мне того ужаса, который неизбежно, как сонливость при дожде, всегда наваливается на меня при виде реки. Море — нет; морские волны, бесшабашно обрушиваясь на песочный берег, стыдливо уползают назад, в родную пучину, где, набравшись смелости и словно позабыв о недавнем позоре, снова совершают свою никчемную вылазку, и снова и снова: вечный двигатель, вечная жизнь.
Река — совсем другое дело. Изливаясь из земной утробы, она отправляет свои воды по одному и тому же пути — от истока до устья, от рождения до смерти, без пауз, без жалости, совсем как Бог, пускающий людей по руслу жизни.
А может, причина моего страха в том, что пловец из меня никудышный и в пресной воде, тем более куда более подвижной, чем морской, я, в отличие от соленой, долго не продержусь. Ясно одно — тормозные колодки моего рассудка стираются по мере заполнения желудка вином, и вот я уже, расслаблено размахивая руками и спотыкаясь, бесстрашно спускаюсь к Днестру и вижу перед собой то, чем он и является — узкую грязную речку, короткое название которой с трудом умещается вдоль ее русла на карте. Небрежно оглянувшись, я расстегиваю молнию на джинсовых шортах и вношу свою лепту в и без того подорванную репутацию Великой молдавской реки: желтоватая струя бьет из меня по дуге в растрескавшийся (дождей нет второй месяц) берег и не успевая впитаться в исстрадавшуюся без жидкости почву, сливается с руслом, становится им.
