— Столкнулись в городе, — ответил ровным тоном.
Отец нахмурился, о чем-то размышляя. Сложив руки на груди, я покорно ждал решения. Несмотря на то, что я вновь нагло соврал, угрызения совести меня не мучили. Словно понимал, что в этом деле есть загвоздка, о которой отцу пока не следует знать. Это чувство преследовало меня еще со вчерашнего дня. Я даже не мог объяснить тех эмоций, которые испытывал, наблюдая за… братом? Возможно. И если это действительно так, у меня была крохотная надежда выяснить всю правду о моей матери. Я не знал, почему ее не было в моей жизни. Отец все время отмахивался от расспросов, а мне не оставалось ничего иного, как смириться с горькой правдой, которую он однажды поведал. Мог ли я поверить в нее? Тогда, будучи наивным щенком, да. Но теперь, зная, каким на самом деле был мой отец, не верил ни во что.
Вся его лживая жизнь заключалась в строгости и дисциплине. И к чему это привело? Не спорю, до недавнего времени я был не прочь так жить. Разгульная жизнь, женщины, свобода… Все это радовало меня. И казалось, что еще нужно для счастья?
— Я так понимаю, ты знаешь, где он живет? — вывел меня из задумчивости отец.
— Знаю, — односложно ответил ему.
Запах ярости, заполнивший комнату, мог воспламенять. Стоило лишь зажечь спичку и все здесь могло объять пламенем. Ухмыльнувшись, не подал вид, что меня огорчило его состояние.
— Ты специально выводишь меня? Почему нельзя ответить нормально? Где он живет? — голос отца был тверд и полон уверенности. Я вновь ухмыльнулся.
— Почему я должен рассказывать это тебе? Кажется, он приходил говорить со мной!
Отец взревел и, бросившись ко мне, двинул кулаком в морду. На губах я почувствовал металлический привкус. Ехидно улыбнувшись, стер кровь рукой и отпихнув отца, отошел. Он был в бешенстве. Его зверь рвался наружу. На пальцах уже удлинились когти, а руки покрылись мелкой шерстью. Отец пытался дышать глубоко, чтобы зверь не завладел им. Постепенно когти уменьшились, и пропала шерсть. Отец тяжело дышал, но ярость до сих пор сквозила в нем.
— Ты видишь, до чего меня довел?! — взревел он. — Дерок, я мог простить тебе многое, но это переходит все границы!
— И до чего же я тебя довел? — ухмыльнулся я. — Ты еще скажи, что ни разу не поднимал на меня руку! — ухмылка сошла с лица, и я уже говорил серьезно. — Хватит! Перестань меня упрекать. Ты только это и делал за всю мою прожитую жизнь!
Отец недоверчиво покосился на меня, словно мои слова были ложью.
