Иннокентий, периодически прикладываясь к боржоми — в ход пошла уже третья бутылка — почитывал странное Нюшино творение.
«ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ОСВОБОЖДЕНИЕ АНЮТЫ ПРЕКРАСНОЙ
Высок замок Коляна Бессмертного, ох, высок. Так высок, что башенкой даже небо проткнул. Дыра образовалась, озоновая. А Коляну всё нипочём. Одно слово — беспредельщик. Владелец Секретного завода по изготовлению волшебного оружия. Про мобильник–убийцу слышали? Секретного завода изделие.
В самой верхней комнатушке и томится Анюта. Потолок в комнатке низкий, по центру — лампочка одинокая, без абажура. Абажур стеклянный Анюта в первый же день заточения головой разбила — с её двумя метрами роста в комнатке–темнице особо не развернёшься. Плачет Анюта день–деньской, слёзы на рукоделье падают и бриллиантами оборачиваются, каждый в карат. Чистой слезы бриллианты сами собою в вышивку вплетаются, в слово заветное, гладью прошитое: «ИВАНУШКА». Без единой ошибочки вышивка…
Лишь во сне Анюта успокаивается. Снится ей жених наречённый, Иван Пушкин — Чей-То — Сын. «Не плачь», — шепчет Иванушка и в дуло пушки дует. Нежно, ласково. Милый, милый, освободи меня скорее!
Только проснётся Анюта Прекрасная — и скорее за вышивку. Глянь, а паучки–мохнаты–ножки, пособники Коляна, за ночь все бриллианты уже выпороли и в скупку отнесли. Ишь, ворюги! Ничего, Алёна новых наплачет — чего–чего, а слёз у неё много припасено, до прихода Иванушки хватит и на семейную жизнь останется. Неплохое подспорье: чуть деньги в сундучке закончились, достаточно всплакнуть и семейный бюджет вновь воспрянет. Такое вот приданое у Анюты — не хилое.
Плачет Анюта у окошка, на дыру озоновую поглядывает, а тем временем Иван Пушкин с верным Пафнутием уже совсем близко. Во–он, столб пыли, видишь, Анюта? Протри глаза свои, коза бриллиантовая! Это жених твой, Иванушка. Женихи, они всегда так — из пыли реализуются. Но это ж — ничего страшного. Пыль отряхнул и пользуйся сколько влезет.
Долго ли, коротко, скоро сказка сказывается, да Мерси — Толкай ещё быстрее едет. И вот уже под окошком Анюты холмик вырос зелёненький, словно травкой альпийской усеянный. А из холмика мышкой–норушкой котопёс Пафнутий выскочил, попонкой бархатной прикрытый. На попонке узоры паучьи — вроде как слуга Коляна, паучок–мохнаты–ножки. Только ростом поболе, да ртом позубастей. И задняя нога подволакивается. Левая, если сзади смотреть. А если спереди, всё равно — левая.
Не успела Анюта и трех бриллиантов наработать, как Пафнутий уже в дверь темницы скребётся:
