— Классная тачка! — восхитился Пафнутий, выискивая в Мерси — Толкае шрамы боевые. Напрасно ищешь, котопёс! Барма с Постником халтуры не гонят, за базар по полной отвечают, понял, недоразумение?
— Ох спасибо, братья, уважили! — прямо прослезился Пушкин и слезу вытер ладонью волосатой. — Теперь я — самый крутой.
— Круче только яйца варёные, — Барма не удержался, съехидничал. — Плати лучше.
Постник лишь скромно потупился, перчаткой смахнул с Мерси — Толкая пыль невидимую. Он уже прикидывал, что на гонорар купит. Варенья малинового, это раз. Огурчиков маринованных. И пивка — чтоб тёмное, пенистое. Всё умели мастера — но это всё какое–то несъедобное было. Металлическое, электронное, в лучшем случае — дерево с пластмассой. А жрать каждый день хотелось, с самого утрева.
Ох, как не хотелось Ивану Пушкину платить по этому счёту, ой–ёй–ёй. Уважал он братьев потому что, крепко уважал за руки золотые, безотказные. За смекалку, за изобретательность… Но — что делать! Ведь безотказные–то они не только с ним. Придёт к ним Колян, запросит второго Мерси — Толкая сварганить — сделают! И глазами не моргнут… Иван хорошо знал, что надо делать — тёзка его, царь по профессии, так всегда поступал.
Тяжко вздохнул Пушкин, кивнул Пафнутию, отвернись, мол, если слабонервный, и штык достал из кармана штанов зелёных, в цвет чудо–тачки. Удар его был подобен молнии. Четырежды взмахнул Иван штыком — четырёх глаз как ни бывало. Двух — Барминых. Двух — Постниковых.
— Спасибо, — прохрипел Постник, а Барма матюгнулся кратко, озлобленно.
— Прости, братан, — всхлипнул Иван и вскочил в Мерси — Толкай. — Поехали! — крикнул он отчаянно. И газанул, чуть не потеряв Пафнутия, который едва успел впрыгнуть в авто через оконце слюдяное.
— Гонорар, блин! Телеграфом переведи, — вслед Ивану заорали ослеплённые Барма и Постник.
И лишь когда пыль от Мерси — Толкая улеглась, вернули братья глаза свои на место, им природой предназначенное. Не в первый раз им зенки выкалывали, и, наверное, не в последний. А у них на такой случай специальная хитрая конструкция в голове была предусмотрена, типа мешочка потайного: глаза туда и прятались. От штыков, кинжалов и ножниц подальше. У них и в штанах похожее приспособление имелось. Но пока на то, нижнее достояние, никто не покушался — только, знай, глаза кололи. Никакой фантазии у народа, честное сиамское!»
Честное сиамское! Как же хочется есть! Желудок слипся в маленький комочек и жалобно поскуливал. Нюша взглянула на часы — ужин она благополучно пропустила. Ну что ж, можно и попоститься, так, за сидячей–то работой недолго и в шарик превратиться. Вздохнув, она достала из маленького холодильника пакет кефира и творожный сырок, оставшийся от завтрака. Ужин аристократа — это то, что осталось от его же завтрака.
