В столовой Дома творчества оглушительно пахло корицей.
— Ну, а я что говорила? — Юлиана торжественно взглянула на Клару и величественно прошествовала к своему столику.
***
— Та–ак! Лебеди — пошли! — в который раз скомандовал Грызов, привычным движением руки откидывая со лба прядь длинных волос.
Под сводами зала звучало уже всем до чёртиков надоевшее па–де–де маленьких лебедей. Четыре хорошенькие балеринки изящно двигались по сцене. Они, в соответствии со сценарием, не забывали исправно косить глазами на дорожный указатель, установленный ближе к правой кулисе. Указатель задавал нужное направление в сторону «Пивного озера».
— В кулису, в кулису! Темп, темп! — прокричал Грызов и потеребил пальцами свою клиновидную бородку.
Четыре балеринки заторопились и, топоча пуантами, исчезли со сцены.
— Злой Гений пошёл! Темп, темп! Тут вам не Большой театр! Время — деньги! — подгонял артистов Грызов.
Из левой кулисы в прыжке выскочил Злой Гений с ужасно разрисованным лицом, в чёрном трико и развевающемся чёрном плаще. Совершив пару–тройку зловещих па, Злой Гений вдруг замер на краю сцены в картинной позе. Нижняя челюсть его отпала, и было от чего. Лебеди возвращались. И это было зрелище не для слабонервных. Вместо молоденьких белоснежных лебедиц из правой кулисы, пошатываясь и отвратительно приплясывая, показалась четвёрка скелетов в грязных балетных пачках. Миловидные личики сменились оскаленными харями с синяками под глазами.
— Вы где были? — инфернальным голосом вопросил «изменившихся лицом» балерин Злой Гений.
— Пиво пили! — нестройным хором, продолжая подтанцовывать в сторону Злого Гения, ответили балерины.
Точнее, балеруны — именно так называли в народе артистов знаменитого мужского балета «Терпсихор». В этом ансамбле женщин не держали, разве что в костюмерной, — все партии танцевали только мужчины. Терпсихорцев выловили между гастролями всего на один день специально на сегодняшнюю съёмку. Потому и снимать надо было в момент, хоть тресни.
Великая музыка Чайковского, звучащая всё в более ускоренном темпе, на фоне происходящего преображалась в гнусный шлягер. А нестройный, с подцокиванием, топот скелетов вместо мирного перестука благородных пуантов, казался шуткой нетрезвого и отвязного ди–джея.
Мужеподобные «лебеди» — скелеты, окружив сильно ошарашенного и даже вроде как подобревшего Злого Гения, разом дыхнули на него.
Злой Гений закачался застонал и, красиво изогнувшись всем телом, рухнул на сцену, как мешок. Очень даже лежалый мешок, не иначе как от картошки — в лучах прожекторов игриво взметнулся столб пыли.
