А лошадь невесты ошалела, видно, от выстрелов, прянула в горы. Я — ей наперерез. Вытащил невесту из корзины, привязал к спине — затрепетала вся, как птица! — и в лес, только меня и видели.
И сейчас не могу в толк взять: как это я решился на такое дело, товарищей своих бросил. Бес ли попутал, на роду ли было так написано — поди разберись! Одно скажу: забыл я напрочь про бека своего, когда его невесту умыкал. Чудилось мне: за свою добычу бьюсь. Вонзила в меня кинжалы глаз своих, когда пересаживал ее к себе в седло, — и отшибло память.
Еду, а она прижалась всем телом горячим к моей спине, словно ее прилепили. В ней жар и во мне жар. Пот с меня в три ручья, сердце стучит, в горле сухо, во рту горько. Ветер лесной меня обдувает, а я весь горю, как в огне.
Услышал я — вода журчит. Спешился, привязал коня к дереву и, не снимая ружья, прямо к ручью. Окунул голову в пенистую струю, напился всласть, поплескал себе водой на грудь, на руки, пар от меня повалил.
Вдруг слышу звонкий голос из леса:
— Эй, джигит! Воды напился, а Кеви проворонил!
Смотрю — Кеви уже лошадь от дерева отвязала, в седле сидит. Кафтан на ней зеленый, на голове свадебный убор. Выпрямилась, осанка гордая, а уж красива так, что и глаз не оторвешь. Отвечаю ей ровным голосом:
— Своего не упущу. От меня и на крыльях не улетишь.
Засверкали у нее глаза, как молнии. Ни слова не сказала, ударила только Джейрана ногами по бокам и помчалась прочь.
Я и бровью не повел. Коли охота, пусть потешится. Потом руки ко рту приставил и кричу:
— Хо, Джейран, хо-о…
Умный у меня конь. Сразу встал как вкопанный. Заржал, ответил мне. Бекова дочка ну его плеткой охаживать, ну кулаками по спине молотить! Джейран ни с места.
Не выдержал я, расхохотался, глядя на нее.
— Иди ко мне, Джейран, — говорю, — уморил ты бекову дочку.
Конь ко мне затрусил. Выгреб я из торбы горсть изюма, скормил коню. Достал горсть очищенных орехов грецких и сушеных абрикосов.
— Слазь с коня, бекова дочка, — говорю, — будешь слушаться меня, как мой конь, буду и тебя кормить из своих рук.
Она и не пошевелилась. Рассыпал я по земле угощение, сам снял ее с седла.
Думал я тогда, что придется мне долго возиться, приручать гордячку, а вышло все наоборот. Крепче Джейрана приросла ко мне душой красавица.
Три года укрывались мы с ней в горах и ущельях, три года рыскали по нашему следу люди моего бека. Да где им напасть на след Джано! Здешние места я знаю, как дом родной. И бекова дочка все вынесла, душой не пала. Зимой мы с ней на мельницах ночевали, летом — в лесу, на войлочной подстилке. Ни разу не охнула, не вздохнула бекова дочка. Ночью она спала, я сторожил, днем я спал, она — на дозоре. На этом же войлоке она и дочку родила, сама пупок ей перевязала, сама в честь матери своей нарекла Джемо. Привязала Кеви ее к себе за спину, и поскакали мы в горы. Так и стало нас трое. Молока своего у Кеви не было. Брали мы у чабанов козье молоко, им поили дочку.
