– А может нам и правда самим его, того? Немного подождать, и он будет таким
вкусным!, – женский голос теперь говорил шепотом, но с такой силой сладострастия,
что человек невольно вздрогнул.
– Вкусным, для тебя, он станет спустя пять восходов, после умерщвления. А, у
нас нет столько времени, – первый голос явно выказывал раздражение. Нам нужно
по-быстрому понять, почему он ещё жив, затем я выпью его кровь, и мы немедленно
покинем Рошхен. Обещаю, что как только я снова почувствую прибытие гостя, то
сразу же возьму тебя с собой, и надеюсь тогда, все будет, так как должно быть.
–Жив? Вы сказали, что я жив? Но где, тогда, я? И кто Вы? – в голосе человека
сквозило недоверие и растерянность.
– Закрой свой рот, человечешко! Жив ты совсем ненадолго, можешь не
расстраиваться. Просто ответишь мне на кое-какие вопросы, и я быстренько
отправлю тебя в объятия твоего любимого покровителя. А будешь упрямиться…, – в
темноте внезапно, что-то шевельнулось, и на секунду проявился яростный блеск
глаз, словно подсветивший ужасное лицо с белоснежными тонкими и длинными,
клыками.
– Ничтожный слуга всевышнего, всегда готов к выполнению предназначения
своего, а пути господа нашего неисповедимы, – в голосе доходяги теперь звучало
бесконечное спокойствие и смирение.
– Это чего он сказал, а?-
– Слушай, ты же вроде не блондинка из человеческого выводка, – в темноте
вновь неприятно заскрежетало. Он говорит, что готов к общению. Не так ли,
доходяга?
– Спрашивайте, – послышался кроткий ответ.
– Не подгоняй меня, ты, мешок обглоданных костей, – в скрежете теперь
появилось свистящее придыхание. Вот то-то же. Теперь отвечай кратко и полно,
понял? В воздухе повисла короткая пауза. – Понял, – лязганье потеряло свист и
обрело оттенок удовлетворения. Итак, кто ты, человече?
– Я, Алий – старец из Храма Святых.
– Ага, а я Светоносный, препровождающий благую девственницу в свои
чертоги. Ещё один такой ответ, и я вырву тебе глаз, – из темноты с молниеносной
скоростью вылетела бледная пятерня с длинными, как стилеты, ногтями, и правую
сторону лица человека, сразу же обильно залило кровью.
– Умерщвление плоти, каким бы ужасным оно ни было, даровано господом
нашим, – в голосе старца не появилось ни боли, ни дрожи. Напротив, его звучание
усилилось и наполнилось умиротворением. – Я с радостью приму любую кончину,
однако ложь, есть один из самых страшных грехов, даже если она во спасение. Ты
можешь не верить мне, но знай, что если ты задашь мне вопрос, на который, я не
