Ах, белый теплоход, в гудках тревожный бас
Крик чаек за кормой, сиянье синих глаз.
Ах, белый теплоход, бегущая вода,
Уносишь ты меня, скажи: «Куда?»
Всё так… Если бы не штормы, напрочь убивающие мысли об этой самой еде, о любовных интрижках. Если бы не четырёхчасовые вахты дважды в сутки и авральные работы на судне. Если бы не старпом, предупредивший: «Увижу возле дверей ресторана — спишу на берег». Если бы не сердитый боцман, гонявший матросов как сидоровых коз с одной и той же угрозой: «Плохо надраите палубу — на цугундер надену!».
В остальном нормально. Сытый, вздрюченный старпомом и боцманом, я возвращался после вахты в каюту, где всецело погружался в непонятный для непосвящённых и потому таинственный мир иероглифов.
Часто приходится слышать удивлённо–восхищённые возгласы: «Как?! Вы изучали японский язык? О, это, вероятно, так сложно. Просто уму непостижимо, как можно читать, писать и говорить по–японски!»
Отвечаю: не сложнее, чем решать уравнения с интегралами, читать микросхемы компьютеров и городить мелом на классной доске формулу органического соединения. Не сложнее, чем выточить на токарном станке замысловатую деталь, починить электронику на «иномарке», сделать микрохирургическую операцию глаза, управлять авиалайнером, раскрыть преступление, совершённое неизвестным. Но ведь делают же! И я преклоняюсь перед их мастерством и знаниями.
Что же касается японского языка, скажу так: «Умницы — японцы!» Рациональны во всём, даже в языке, в котором всё подчинено строгим законам грамматики. В русском языке, наоборот, сам чёрт и тот ногу сломит. В одном и том же предложении переставляй слова как вздумается — значение не изменится. Скажем так: «В сосновый лес утром рано мужик пьяный поехал за дровами на хромой кобыле». Сколь ни меняй местами члены предложения в этой банальной фразе, смысл один и тот же. В японском языке такая вольность недопустима. Подлежащее там строго на первом месте, сказуемое — на последнем. Второстепенные члены внутри, а прилагательные опережают их. И вышеприведённый пример на японский лад будет выглядеть так: «Аса хаяку ни сакэ но отоко ва бикко но ума дэ маки но мацу но мори ни икимасита». Дословно: «Рано утром пьяный мужчина на хромой лошади за дровами в сосновый лес поехал».
Строгую закономерность составляет и японская письменность, позаимствованная в глубокой древности из Китая. Иероглифы состоят из 213 образных картинок — знаковых ключей, количеством и расположением черт, обозначающих основные жизненно–важные понятия: «дерево», «огонь», «вода», «земля», «солнце», «луна», «человек», «крыша», «металл», «ухо», «рот» и так далее. Составляя воедино несколько ключей, получается иероглиф со смысловым значением. К примеру, иероглиф «Konomu, suku de aru» — (любить) состоит из двух ключей, соединённых вместе: «женщина» и «ребёнок». Вот истинно возвышенное и чистое понятие любви! Не между мужчиной и женщиной! Два ключика в этом иероглифе тесно прижались друг к другу: женщина–мать и дитя–ребёнок. И нет чувства крепче и сильнее, чем их обоюдная бескорыстная любовь! Легко запоминается написание такого иероглифа.
