— Ладно, ладно, распалился, — охладила его Регина. — Не бывать Татьяне женой этой золотой обезьяны. Она — русская! Это тебе говорит о чем–нибудь?..
— Таня — и моя дочь! — плаксиво взвизгнул Аркадий.
— Твоя, твоя, успокойся, пожалуйста.
Аркадий вскочил, шлепал по ковру подошвой ботинка, размахивал руками. Подскочил к хозяину:
— Трофимыч! Видишь ты ее — шовинистка проклятая! Всю плешь мне переела. Я виноват, что не русский — да? А это хорошо, что она русская — да?.. Сам ты мне говорил: русские глупы, как бараны. Власть у вас отобрали, нефть, газ… Рыжий таракан Чубайс забрал. Она вчера плакала, русских тоже ругала. А кто их не ругает? Весь свет ругает. И что же — стыдилась бы, что русская, а она в глаза мне тычет. Скажи ты ей, Трофимыч. Ты–то понимаешь, что время ваше кончилось. За меня держитесь, я вас вывезу. А гусиным шагом больше не ходите. Орденами трясти не надо! В бою–то всякий может… если разозлят. А ты, попробуй, стороной обойти этот бой самый. Тут голова нужна. У вас, русских, нет головы. Рыжий таракан еще раз цены на бензин поднимет, и тогда уж все поля ваши бескрайние травой зарастут. Царь–голод придет. И вы тогда ко мне прибежите. Аркадий добрый, он зла не помнит.
Пришлепал на средину ковра, ткнул пухлой ручкой в сторону Регины:
— Ее вот… и вас от голода спасет.
Регина добродушно и снисходительно улыбнулась.
— Но если хлеба не будет, где же ты его возьмешь?
— Еврей найдет. Из–под земли достанет, а Регину свою спасет. Да, да… Не улыбайся так ехидно. Не найдем в этой стране, улетим в Америку, в Израиль.
— Ну, ну — лети. Мы тебе куда надо перо вставим — полетишь быстрее. А теперь пойдем домой. Пар мы с тобой выпустили — и хватит. Прости нас, Трофимыч. А за Таню нашу не беспокойся. Умница она и за себя постоять сумеет.
Пошел второй час ночи. Трофимыч, укладываясь в своей темной комнате, прислушался к сердцу. Билось ровно, не болело. И голову как бы опахнуло ветерком, она прояснилась, в ушах не звенело. Давно он заметил, что бурные разговоры, жаркие споры его организм не угнетали; наоборот: словесные баталии его как бы встряхивали, освежали. По природе он был боец; битва — его родная стихия, она сообщала новые силы, готовила и звала к новым схваткам.
Трофимыч спал долго и крепко; проснулся от разговоров, доносившихся из его кабинета. Прислушался: говорят и смеются Артур и Таня, и еще слышится незнакомый женский голос.
Беседу ведет Татьяна; и, как всегда, говорит и смеется, и находит слова остроумные.
