— А-а… Это ты. Проходи.
Интонация в голосе Свирелина была другая. Он любил Вадима, помог ему получить квартиру, устроил дочку в институт… Вадим помнил все это, и теперь, когда в комитет пришел другой начальник, он, улучив час–другой, заезжал по старой памяти к Свирелину, спрашивал, не нужна ли машина. Машина Свирелину хотя и нужна бывала, но затруднять Вадима он не хотел, а вот чаем его поил, и сидели они на кухне, вспоминали былые дни, говорили о днях нынешних. Вадим ничего не рассказывал о своем новом начальнике — деликатный и умный он человек, а Николай Васильевич ни о чем его не спрашивал.
— На что живете, Николай Васильевич? Скоро ли пенсию дадут? Может, мне шефа попросить — пусть похлопочет.
— Шефа не проси. Пенсию раньше срока только президент может дать, а президент меня не любит. Не надо, не проси.
Минуту–другую молчали. А потом Свирелин, глянув на самовары, сказал:
— Свези куда–нибудь самовар. Я бы за квартиру заплатил.
— Давайте! Я живо, сей момент.
Через полчаса Вадим уже в дверях, с деньгами:
— Пять миллионов дали. Я им сказал: самоварчик–то на заказ изготовлен, подарочек для министра. Они и так повернут, и этак… Говорят: три миллиона. А я им: нет уж, господа хорошие. Я его в другой магазин свезу, там–то и все шесть миллионов отвалят. Ну и… сладились на пять. Не продешевил ли?..
— Что ты, Вадим. Серафим еще лучше самовары ювелирам сдал — по полмиллиона получил.
— Полмиллиона! Плут он, ваш Серафим. Креста на нем нет!
— Креста нет, это уж верно. Не верит он ни в Бога, ни в черта. Такой у меня племянничек.
Вадим уехал, а часа через два явился Серафим. Он тоже ездит на автомобиле, но только автомобиль у него собственный и очень дорогой — «Мерседес» последней марки. И дядю подвести куда–нибудь он не предлагает.
— Вот! — протянул он деньги. — Больше не дают. Триста тысяч.
Свирелин не повернулся на голос Серафима, пошел на кухню. Серафим положил на стол деньги.
— Вы, я вижу, недовольны — так и не просите в другой раз! Я с этим проклятым самоваром мотаюсь по городу, стараюсь всучить его…
— С чего ты взял, что я недоволен. Спасибо за хлопоты. Вот тебе сто тысяч.
— Зачем они мне?
— Как зачем? Бензин жег, время потратил.
— Да ладно вам, дядь Коль. Чай, мы не чужие. Ну, я поехал. Если понадоблюсь — звоните.
Николай Васильевич долго и тщательно закрывал замки и недовольно ворчал, словно заговаривал дверь от нечистой силы.
Пять миллионов его ободрили; он посмотрел на самовары — еще три осталось, подошел к книжному шкафу, в котором плотными рядами лежали альбомы художников. Он сам в молодости баловался кистью и коллекционировать альбомы было его страстью.
