Возле большого, покрытого этернитом клуба на поваленных гранитных столбах судачили старые рыбаки: столетний дед Иона, возрастом которого гордилась вся станица и который еще сохранил ясный ум и память, дед Малявочка, бригадир транспортной бригады Ксенофонт Сидоров и два рыбака помоложе — они работали коптильщиками в рыбцехе.
Среди рыбаков, расстегнув потертую офицерскую шинель и кинув на колени защитную фуражку, сидел незнакомый Василию человек. Наклонив коротко остриженную голову и посмеиваясь, он слушал деда Иону. Фигура и выражение лица этого человека сразу привлекали внимание. Он был высок, несколько грузен и тяжеловат. Лицо его с отекшими веками и обветренными губами, над которыми пролегли глубокие складки усталости, оживлялось молодым блеском светлых, с умной хитринкой глаз.
Зубов присел на один из столбов и спросил соседа-коптильщика:
— Кто это?
Тот ответил вполголоса:
— Секретарь райкома.
Повернувшись к секретарю и постукивая вишневой палкой, дед Иона продолжал рассказ:
— Ну, значится, тягнут они сеть, кругом ничегошеньки не видно, а оно возьми и закричи: «Кря! Кря!..» Кинули наши рыбаки волокушку и давай бечь до балагана. Разбудили ватажного и гутарят: беда, мол, нечистого в сеть поймали!..
Рыбаки засмеялись. Секретарь райкома тоже засмеялся, обнажая ровные, крепкие зубы.
— Ну-ну, что ж дальше? — спросил он.
— …Пришли до речки, сбились на берегу и, значится, совет держат: как до этого нечистого духа приступиться и какое супротив него заклятие держать.
— А он? — усмехнулся Назаров.
— Кто?
— Дух.
— А дух никакой жизни не подает, — покрутил головой дед, — его не тревожат, и он не тревожит. Так до утра и просидели, а когда развиднелось, то вся оказия понятной стала: в волокушку забился нырок, лапочки и голову в ячею сеточную просунул и сидит. Как только зачнут сеть тянуть, он и кричит с перепугу. Вот вам и дух.
Вдоволь посмеявшись над рассказом деда Ионы, Назаров вместе с колхозниками отправился в клуб.
Собрание началось ровно в семь часов.
На сцене стоял накрытый красной скатертью стол, а сбоку обтянутая такой же красной материей кафедра. Слева и справа, прикрепленные к потолку, висели две большие керосиновые лампы.
Клуб был битком набит. Люди заполнили все скамьи, сидели на подоконниках, теснились в дверях, ребятишки уселись прямо на полу. Стоявший у окна Зубов заметил в третьем или четвертом ряду Груню Прохорову. Рядом с ней сидела молоденькая черноволосая девушка, а позади, развалясь на скамье, важно курил папиросу Егор Талалаев. Рыбаки и рыбачки, чисто одетые, с праздничными лицами и немного скованными торжественными движениями, входили в зал, искали глазами свободное место и шумно рассаживались, переговариваясь между собой.
