Я, Жорж Дантон, и мой друг и союзник герцог Орлеанский расположились в одном из кабаков. Мы пьём крепкое вино и обсуждаем наши планы.
— Филипп, — фамильярно обращаюсь я к герцогу. — А ты не боишься, что тебя узнают? Как–то странно, особа королевских кровей в таком заведении?
— Ничего, — машет рукой Орлеанский, делая здоровенный глоток вина. — Я ведь теперь Филипп Эгалите — Равенство! Я должен быть ближе к народу!
С этими словами он шлёпает по заду проходящую мимо трактирщицу.
М-да… даже очень близко…
— На место регента метит много конкурентов, — вдруг резко посерьёзнев, говорит он. — Мои агенты в Австрии и Бельгии встревожены. Особенно опасен граф Прованский.
— Чёрт! — восклицаю я. — Прованский так орёт о своей верности Луи Тупому! Призывает немедленно идти войной на Францию!
— В том–то и дело, — кивает герцог. — Он рассчитывает на то, что Луи будет убит взбесившейся толпой ещё до того, как войска вступят в Париж.
— Да, нынешняя ситуация ему на руку, — киваю я. — Если Луи Тупого призовут к ответственности, он радостно примчится сюда.
— Так мы его и ждём, — хохочет Орлеанский.
— Угу, уж мы его встретим, — киваю я.
— Австриячка всё же опаснее, — замечает герцог. — Она плётёт такие интриги, не распутать. Барнав, как школьник, купился на её дешёвую лесть.
— Да, тщеславный малый, — киваю я. — Его ещё накануне любовница бросила. Зерно королевской похвалы упало на благодатную почву. Интересно, Петиона королева тоже в дело пустит? Он вроде бы честный. Но как сохнет по принцессе Елизавете!
— Думаю, Австриячка это знает, — уверенно говорит Орлеанский. — Скоро ваш друг получит приглашение.
— А Елизавета, какая она? — интересуюсь я. — В смысле, её ум, характер.
— Умненькая девушка, серьёзная, — рассуждает Филипп. — Но очень честная. Я с ней подружился. Её все в этом дворце несправедливо считали дурой, а я отнёсся к ней с пониманием. Скажу честно, я с ней искренен, она действительно мой друг.
— Который спокойно рассказывает вам о планах королевы, — хмыкаю я.
— Я её не заставляю, — заверяет меня герцог. — Она всегда первая заводит разговор. Бедняжке надо выговориться.
— Ты вели ей Петиона не допрашивать, — говорю я. — Пусть не слушает свою сестричку Австриячку.
— Тут я бессилен, — Орлеанский разводит руками. — Эту девушку нельзя заставить… она поступит по своему… Хотя, может, честность не позволит ей шпионить… Однако влияние Австриячки велико.
— Ладно, — машу я рукой. — Петион — лопух! Вряд ли от него они узнают что–то путное. Хотя, такой, как он, при хвастовстве всё выложит.
