ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Как павиан единственного сына вдовы воскресил
Детектив догнал на улице кассира ураловского фонда:
— Митрофан Сергеевич, нам нужно поговорить.
— О чем?.. Вообще, кто вы такой? — удивился старый холостяк.
Прищепкин протянул удостоверение. У кассира — душа в пятки.
— А что, собственно, случилось? — спросил он перепуганно, тщетно пытаясь сохранить достоинство.
— Насколько мне известно, фондом заинтересовалась милиция. Ваш директор — бежавший из заполярного лагеря рецидивист, цель которого вовсе не строительство храма, а обогащение. Не сегодня так завтра счета заморозят, вас и «преподобного» арестуют…
— Ой! — схватился за сердце кассир. — Готов сделать чистосердечное признанье. Чем могу помочь лично вам, милиции? Понимаете, у меня язва. Вы уж, пожалуйста…
— Замолвлю словечко, не переживайте, — улыбнулся Прищепкин. — Если я верно информирован, вы — единственный сын вдовы? — уже сухо, по–деловому спросил он.
— Да, мой папа погиб при кораблекрушении, — со вздохом рвущей душу печали, словно его родителем по меньшей мере был Леонардо Ди Каприо, подтвердил Митрофан Сергеевич.
— Вот я уже и ваш должник: хочу попросить сыграть в спектакле, которым рассчитываю немного расшевелить «преподобного». Сначала придется изображать покойника, затем его воскрешение.
— Что за странный спектакль и почему играть в нем должен непременно я? — еще больше удивился, чем испугался кассир.
— Потому что вы — единственный сын вдовы.
— …
— Читайте Вечную книгу.
Смерчи бывают не только в кино и Майами, которое «бич». Не только в далекой Республике Сальвадор. Смерчи случаются и в людских душах — это еще наш всенародный Федор Михайлович заметил. Если такое происходит, очень страдают также посуда и мебель…
Жалко импортную мебель, жалко фарфоровую посуду, слов нет. Но еще жальче, конечно, бессмертную душу человеческую. А ведь даже обои были Григориади порваны, висели лоскутами, даже люстру расколотил примат в смерчевом выплеске.
Разгромил свое гнездышко, ну и обессилел: уснул средь бела дня, обернув голову полотенцем и свернувшись калачиком, прямо на полу. Затрезвонил телефон. Долго пришлось надрываться «тайваньчику», пока «преподобный» взял трубку:
— Ну, чего надо? Я никого не принимаю, — просипел он.
— Патрик Джонович, наш кассир загнулся! — закричал в микрофон, так как слышимость была отвратительной, фондовский бухгалтер горбун Степушка.
