Тристан оказался так себе, совершенно невзрачным, тщедушным мужичонкой, то есть наверняка с ослабленной потенцией, а Изольда — если судить по бюсту — ничего пела, сносно. Так как скрипачи вместе с оркестром находились в оркестровой яме и видно их с партера не было, то удовлетворения от живой музыки она не получила совсем. Тем не менее, держалась Раечка молодцом, хотя челюсти сводило — не зевнула ни разу.
Прищепкин же опростоволосился. Во–первых, пришел на оперу, будто в бильярдную: в джинсах и какой–то дурацкой мастерке. Представляете, как чувствовала себя рядом с ним Раечка в вечернем платье с любимым кулоном, который так красиво возлежал на ее бюсте? Во–вторых, в антракте, вместо того чтобы повести ее в буфет, мент достал свой термос и сверток с бутербродами. Сказал, что в буфете, мол, все равно не наесться: порции издевательски маленькие. Вот дикарь, не знал, зачем даму водят в театральный буфет? Разумеется, не для еды вовсе, а чтобы та смогла продемонстрировать публике вечерний туалет. В-третьих, этот ужасный «Аз воздам»! Зловоние расползлось по залу, на них начал оглядывался весь партер и часть бельэтажа!
Тем не менее, Раечка ни на градус не отклонилась от намеченного курса и уже через неделю вселилась в бобыльское логово Прищепкина, которое еще через неделю превратила во вполне приличное гнездышко. «Аз воздам» Прищепкину было разрешено заваривать теперь только в туалете, курить трубку на лестничной площадке. Его любимое кресло, так как оно «нарушало создаваемый ансамбль», Раечка завезла в комиссионку. Лампу, ту самую, которая давала золотой жесткий круг света, заменила на торшер.
Изменился и Прищепкин. Ходить по квартире в галифе и старых сереньких ментовских рубашках Раечка Георгию запретила. Купила ему спортивный костюм «Рибок» и барский халат с надписью «Хавай» (Гавайские острова?) на спине, — на случай утренних визитов эстетки Климочки. Кого «хавать», вышитого ниже дельфина? Не объяснила: так надо, Жорушка. Ввиду того, что Раечка забраковала его зубы и запланировала поставить металлокерамику, с лица детектива исчезла и всегдашняя добродушная улыбка. Он стал задумчив и тих. Целыми вечерами молча сидел под торшером и посматривал на телефон. Мечтал о таком расследовании, где сумеет погибнуть. Семейная жизнь оказалась ему явно не по плечу.
Но молчал аппарат, не напоминали о своем существовании и распуганные Раечкой друзья. Куда–то пропал даже Юрочка, с которым Георгий прежде сталкивался на лестнице по несколько раз на день. Однажды по ящику в сводке новостей промелькнула будка Бисквита: в связи с его успешном участием в суповом марафоне, который проводился в Новой Зеландии. Жорины глаза увлажнились, он даже шмыгнул носом и проглотил слюну: Раечка готовить не умела.
