Внизу она услышала от менеера Маркса, что ее спрашивала Бин Хейманс.
— Какая жалость. А дождаться меня она не могла?
— Хейманс — и дождаться? Это взаимоисключается. Но она сказала, что еще вернется.
— Надеюсь.
— Хорошо, что вы в теплой кофте. Я хотел вам сказать, но ван Стратен меня, разумеется, опередила.
На это она не стала отвечать. Одна из горничных подала ей еще чашку кофе, которую она приняла трясущимися руками. Ничто не ускользало от его внимания, он был готов ей помочь когда угодно. "Могу ли я вам ассистировать?" — таков был его стереотипный вопрос. Она была рада, что выйдет сейчас за дверь, прочь из этого зала, где каждому есть дело до других. Вокруг говорили о Швеции, о том, что все они мало знают эту страну. И тем подробней распространялись о других странах, где побывали в отпуске, например об Израиле, — тут они были на своем коньке, козыряли друг перед другом. Потом дошла очередь до стран Европы, их столиц, достопримечательностей, средств сообщения. Прямо как на уроке географии.
— Швейцария, — вдруг услышала она.
— А вы, мефрау Борхстейн?
Фрида отрицательно покачала головой. Она могла бы уехать в Австралию, но это бы стало бегством, которого она себе никогда бы не простила. И снова ее охватило сомнение. Ради кого она сейчас все затевает? Как вообще это пришло ей в голову? Ее взгляд упал на газету, за которой опять, в несчетный раз, укрылся менеер Маркс, на заголовок статьи: "Про людей на стройке не подумали". Шесть слов, двадцать семь букв; если вычесть меньшее из большего, разность составит двадцать один. Все правильно. Тогда был вечер двадцать первого. Через три дня годовщина их свадьбы. Они собирались отметить ее в пути. "А когда приедем в Швейцарию, отметим еще раз", — сказал Якоб.
Почему она тогда задержалась в комнате Ольги? Почему сразу не спустилась вниз? Могла бы выиграть минуту. Она зябко вздрогнула и застегнула верхние пуговицы кофты. Две картины будут до конца дней стоять у нее перед глазами, порой накладываясь друг на друга, как сейчас: она в дверях полной комнаты и не может войти — она в дверях пустого дома и не может выйти. Она видела сквозь заднее стекло уезжающего автомобиля их головы, они покачивались. Но это уже игра воображения — она не могла их толком увидеть: расстояние было слишком велико.
Гостиная мало-помалу опустела, почти все разошлись по комнатам. Менеер Маркс сидел напротив Фриды, не спеша уходить. Ее отсутствующий взгляд внушал ему неуютное чувство, что он здесь посторонний. Она сидела погруженная в свои мысли, то и дело проводя пальцами по скатерти. Этот жест раздражал его. Он сложил газету, потом вдруг бросил ее, рывком отодвинул стул и поспешил к двери. На пороге он обернулся и крикнул ей, чтобы последний раз обратить на себя внимание:
