— Вы можете у нас переночевать, — предложила хозяйка.
— Большое спасибо, если это вас не слишком обременит.
Мне показалось, что она покраснела. Все это время она упорно старалась отворачиваться, прятала глаза. Видно, при мне она чувствовала себя не в своей тарелке. Но почему же тогда она пригласила меня подождать, а потом и переночевать?
— Что б вам приехать вчера, застали бы мужа дома, — заметила хозяйка.
— Вчера? — переспросила я.
Вчера до меня еще только дошел слух, что отправка заключенных из лагеря на неделю приостановлена. Вчера у меня еще только мелькнула мысль об этой — единственной — возможности спасти их. Всю ночь напролет я лежала и обдумывала, что сказать пастору. Сочиняла мало-мальски правдоподобную историю, с которой надо было начать.
— Или вы могли ему написать, — продолжала жена пастора.
— Я потеряла бы несколько дней, — возразила я.
Она подошла к письменному столу, сложила стопкой какие-то бумаги. Пояс на ее платье был весь перекручен.
— В эти книги записывают окрещенных младенцев? — Я показала на кожаные корешки.
— Нет, — ответила жена пастора. — Те хранятся в особом шкафу, вон там.
Особый шкаф был украшен резьбой и заперт на медный замок.
— Человек, за которого я хочу просить пастора, записан в одну из тех книг.
— Вот как? — отозвалась она. — Он, стало быть, отсюда родом? Значит, кто-то в вашей семье из здешних мест?
— Да нет же. Он мне не родня.
— Погодите-ка, — Она повернулась, подняв палец. — Я слышу какой-то шум, не иначе муж вернулся.
Она быстро вышла из комнаты.
Все это время я не переставала напряженно ловить звуки, долетавшие снаружи: отдаленное постукиванье кломпов, детские голоса, шум ветра, сотрясавшего дом. Но на сей раз я ничего не слышала.
Где-то хлопнула дверь. В коридоре тихо разговаривали. Наверно, жена пастора описывает мужу мою подозрительную внешность. Когда он войдет, надо постараться прочесть что-нибудь на его лице.
— Я прошу вас помочь одной супружеской чете, — сказала я. — Это мои близкие друзья, сейчас они сидят в Вестерборке. Я слышала, что отправка заключенных в Польшу приостановлена на неделю.
Я так затвердила про себя эту речь, что сейчас слушала ее как бы со стороны. Пастор сидел за письменным столом, сложив руки на листе промокашки. Густые кустистые брови казались странным излишеством на его узком лице.
— Я думаю, еще есть надежда вызволить их оттуда. Видите ли, это мои очень хорошие знакомые. Спасти их — мой долг. — Я посмотрела на статуэтку на пасторском столе — деревянную фигурку человека с молитвенно сложенными руками. — Я просто обязана вызволить их из лагеря.
