Вылазка съ 3-го бастіона была неудачна. Офицеръ, увидавъ часовыхъ, вернулся за приказаніями къ Адмиралу и далъ время приготовиться. О вылазкѣ съ 5 бастіона подробностей не знаю. Вообще эти извѣстія еще не совсѣмъ достовѣрны, хотя и болѣе вѣроятны, чѣмъ дикія елухи о взятіи какихъ то 30 орудій. —
Липранди назначенъ командующимъ войскъ въ Севастополѣ. Слава Богу! Исключая >55 успѣховъ, которые онъ имѣлъ въ этой кампаніи, онъ любимъ и популяренъ, и популяренъ, не е[.....] матерью, а распорядительностью и умомъ. Къ добру или не къ добру, но къ сильной досадѣ, безденежье удерживаетъ меня дома; а то я бы былъ уже на Юж[номъ] бер[егу] въ Эвпаторіи, или вернулся бы въ Севастополь. —
7 Декабря. 5 былъ въ Севастополѣ, со взводомъ людей — за орудіями. Много новаго. И все новое утѣшительное. Присутствіе Сакена видно во всемъ. И нестолько присутствіе Сакена, сколько присутствіе новаго Главнокомандующаго, не уставшаго, не передумавшаго слишкомъ много, не запутавшагося еще въ предположеніяхъ и ожиданіяхъ. — Сакенъ побуждаетъ, сколько можетъ, войска къ вылазкамъ. (Я говорю — сколько можетъ, ибо побуждать дѣйствительно можетъ только Менщиковъ, давая тотчасъ награды — чего онъ не дѣлаетъ.) Представленія, выходящія черезъ 3 мѣсяца, дѣйствительно ничего не значатъ для человѣка, всякую минуту ожидающаго смерти. А ужъ человѣкъ такъ глупо устроенъ, что, ожидая смерти, онъ ожидаетъ и любитъ награду).>56>— Сакенъ сдѣлалъ траншейки передъ бастіонами. Но Богъ знаетъ, хороша ли эта мѣра, хотя она и доказываетъ энергію. Говорятъ, одну такую траншейку изъ 8 человѣкъ сняли [?], но главное, чтобъ вынести днемъ изъ траншей этихъ раненныхъ, надо другимъ рисковать быть раненными. Траншеи эти безъ связи съ бастіонами, отдалены отъ нихъ больше, чѣмъ отъ работъ непріятеля. Сакенъ завелъ порядокъ для относу раненныхъ и перевязочные пункты на всѣхъ бастіонахъ. Сакенъ заставилъ играть музыку. Чудо, какъ хорошъ Севастополь. Мнѣ 3-го дня чрезвычайно грустно было. Я часа два провелъ въ палатѣ раненныхъ союзниковъ. Большая часть выписана, — умерли и выздоровѣли, остальные поправляются. Я ихъ нашелъ человѣкъ 5, около желѣзной печки, Французы, Англичане и Русскіе болтали, смѣялись и играли въ карты, болтали каждый на своемъ языкѣ, только сторожа приноравливались къ иностраннымъ языкамъ, говоря на какомъ-то странномъ нарѣчіи — гай да, знакомъ. Англичанъ кричитъ у у ка а — Русскій кричитъ Ой, — и т. д. Когда я вышелъ на берегъ, солнце уже садилось за англійс[кими] батареями, кое гдѣ подымались облачка дыму и слышались выстрѣлы, море было тихо, мимо огромныхъ массъ кораблей неслись ялики и шлюпки, на Графской играла музыка и долетали звуки трубъ какого-то знакомаго мотива, Голицынъ и еще какіе-то господа, облокотясь на перила, стояли около набережной.
