Кирка на всех парах помчался в залу и застал Брауна, в миру более известного как Борька Васин, на излюбленном месте: чернявый, худощавый и невысокий, тот стоял у окна и смотрел вдаль. Плечом к уху прижата диковинка — труба радиотелефона с длиннющей антенной, в руках — неизменная записная книжка, более похожая на гроссбух.
— Замётано, — заканчивал Браун очередные переговоры, — в четверг мои бойцы к вам стартуют.
Больше всего Кот ценил Брауна за умение всех построить, — сам-то он, в лучшем случае, умел строить только себя, и то не всегда — только когда очень нужно. А вот манеру Брауна небрежным жестом доставать пачку купюр из заднего кармана брюк просто терпеть не мог. Борька же ну никак не мог отказать себе в этой маленькой слабости: мать растила его с братом совсем одна, и до последнего времени они жили почти в нищете. Полегче стало, когда Браун окончил с золотой медалью школу в родном подмосковном городке и поступил на экономический факультет МГУ. Сам. Без подтяжки. И без лохматой лапы. Что уже само по себе удивительно. Впрочем, в конце восьмидесятых и не такие чудеса случались…
Случилось оно и у Лисы с Сашкой: тринадцать лет вдовевшая, в один прекрасный августовский день мать вернулась с курорта под ручку с неким Михаилом Леонидовичем, которого представила ребятам и бабушке, как жениха. Поставила перед фактом — и баста, не обсуждается. Сашка, которому не привыкать было к жёсткому характеру матери, принял тогда её выбор с олимпийским спокойствием юноши, которому страх увядающей женщины перед одинокой старостью не знаком даже в теории. Лиса тоже ничего не сказала, но в глазах дочери Татьяна Николаевна увидела не просто согласие с выбором — понимание.
А вот спустя полтора года, за одним особенно вкусным ужином — сосиски и картошка по-французски (то есть, в мучном соусе) — мать их удивила по-настоящему:
— Михаила Леонидовича давний друг пригласил за границу, поработать, лекции почитать. Мы с ним улетаем на следующей неделе.
И блестящими глазами посмотрела на мужа.
Тогда Сашка сорвался. Взвихрился за ним сквознячок, когда он шагнул в коридор и схватил куртку. Дверью на прощание шарахнул так, что в окнах затрещали рамы.
Михаил Леонидович ободряюще похлопал супругу по руке и пошёл на балкон покурить.
А обычно молчаливая Лиса обняла Татьяну Николаевну за опущенные горестно плечи, ткнулась лицом к той в волосы за ухом и прошептала:
— Мамулик… мы уже большие — справимся. Ты не бойся за нас — езжай.
