Она почувствовала, что взяла слишком серьезный тон, и попыталась улыбнуться.
— Смешно, конечно, но почему-то от мыслей о моей скромной персоне мне всегда становится грустно.
Некоторое время она молча смотрела в иллюминатор, потом снова повернулась к Хиксу:
— Вы обращали внимание? Если летишь вечером, то сразу видно, что скоро Флорида — по теням от пальм. Сверху деревья все выглядят одинаково, но под каждой пальмой на земле черное пятно — тень от листьев на вершине. Поговорим о Флориде?
— Нет, — сказал Натаниел Хикс. — Лучше расскажите еще о вашей скромной персоне. Когда мне станет скучно, вы сразу заметите — я всегда начинаю зевать и поглядывать на часы.
— А что вы думаете — и расскажу. Я просто решила сделать перерыв, а то у меня что-то глаза на мокром месте. Так вот, примерно в это время мама решила наконец поговорить со мной о том, что скоро, как она выразилась, я стану женщиной. Естественно, я навострила уши и внимательнейшим образом ее выслушала. Ага, подумала я, вот оно, начинается. Я росла очень серьезной девочкой и отлично понимала, что в этой жизни ничего даром не дается и за все нужно платить. Все, о чем мать мне рассказала, показалось достаточно неприятным, и именно поэтому я еще больше поверила, что моя мечта сбудется. Разумеется, чтобы стать писаной красавицей, надо страдать. Короче, мы с мамой расцеловались, и я была весела и счастлива. Я уже предвкушала, как скоро обо мне заговорит вся школа. Ну, вы понимаете… Как наш директор — черноволосый красавец с изысканными манерами — скажет моей учительнице: «Вы заметили, мисс Мили, как расцвела в последнее время наша Аманда». А она ответит: «Вы совершенно правы, мистер Нибл. Я на уроках буквально глаз не могу от нее отвести. Она просто очаровательна».
Лейтенант Турк насмешливо скривила губы.
— В действительности же вместо этого у меня испортилась кожа на лице, и я вытянулась сверх всякой меры. Так что мне не оставалось ничего другого, как прилежно учиться и читать книжки. И я знала, что на самом деле говорили учителя директору — я часто оставалась в школе позаниматься после уроков, ведь больше мне делать было нечего, и слышала, как они говорили в коридоре: «Бедняжка Мэнди Смит. Так и просидит всю жизнь со своими книжками. Да еще этот ужасный цвет лица — неужели нельзя ничего сделать с кожей? Она так стесняется…» Дома я глядела на себя в зеркало — и вправду, настоящий книжный червь. Сначала расстраивалась, потом опять стала читать с утра до вечера. Наверное, оно и к лучшему. Вскоре умер отец, и мы остались почти без средств. Я поступила работать на полставки в местную библиотеку — ведь я так любила книги, а тут мне еще за это платили кучу денег!
