Из раннего – детский сад. Мы играли в «дорогу». Каждый был машиной, мотоциклом или мотороллером. Мне быстро наскучило просто фырчать и бибикать, ползая на коленках, и я стал пожарной машиной:
– Уау, уау, уау!.. – понеслось над средней группой.
Детсадовский народ оживился, все засмеялись, но дремавшая до этого воспиталка живенько подхватила меня и потащила ставить в угол. Полминуты славы – и вот я наказан. Теперь кажется, это и была модель совка – не высовывайся, сиди тихо!
Вечером того дня были реальные разборки с дедушкой, когда тот забирал меня из садика. Он говорил что-то типа:
– Не надо так делать! Надо, как все…
А я не хотел, как все!
В школе, во втором классе, на переменке показал однокласснику Серёже на портрет Брежнева:
– Это – самый главный наш дурак!
Стукачком оказался Серёжа.
Уже в начале следующего урока я краснел, стоял перед всем классом, под грозным взглядом Марьиванны:
– Как ты мог?! Леонид Ильич – самый лучший человек в СССР!
Маму в школу вызывали, досталось мне морально. Основным доводом мамы было:
– Дурака бы не поставили руководить нашей великой страной!
В конце обычно взрослые задавали вопрос:
– Ну, теперь ты понял?
По-моему, взрослые задают детям глупые вопросы до сих пор.
Согласно кивая, я своих сомнений не оставил. И вроде как был в чём-то прав.
Через пару лет по радио с утра зазвучала противная скрипка. Брежнев, как говорится, приказал долго жить. (Мне тогда больше нравилось так: «сыграл в ящик», «дал дуба» или «откинул копыта»). Нам сказали – в понедельник в школу не ходить, сидеть дома и смотреть телевизор, а в дневниках написать во весь понедельничный разлинованный прямоугольник слово «траур». Ну, все и написали. А один двоечник, из параллельного, написал «праздник» и его потом песочили по всей школе. Все ржали, и я ржал, и думал, бессовестный: «А что? Правильно написал! Какой же это траур, если мы в школу не ходили?!». Но исправлять в своём дневнике ничего не стал.
Двуличие – главная черта совка. Отлично понимая, что вся эта ахинея, типа «руководящей и направляющей», «Славы КПСС», которая вообще не мужик[1], или дела Ленина, которое, по идее, должно жить и побеждать, никак не гармонирует с пустыми полками гастрономов, убогими тряпками и очередью за чешскими «Цебо» с голенищем гармошкой. Население страны ходило на собрания, в день выборов «единогласно» отдавало свои голоса «нерушимому блоку коммунистов и беспартийных», покорно платило членские взносы в КПСС, ВЛКСМ, ОСВОД, ДОСААФ и ВООПИК
