Папа пришел к трубе, огляделся, снял с ведра крышку, налил в него воды и быстро отошёл в сторонку. Поболтал воду в ведре и выплеснул под куст белены. Поставил ведро, снова открыл кран и стал долго мыть свои красивые, мускулистые руки. Мама крикнула снизу:
– Завтракать!
На столе стояла большая чёрная сковорода и в ней шипела яичница. Она была жёлто-красная. Ещё были чашки с рыночным кислым молоком и лепёшки. Мама густо засыпала яичницу порубленной зеленью, и запахло реганом, укропом и кинзой. Этот запах я очень люблю. Он мне на всю жизнь.
– Берите, – сказала мама, а сама стала накладывать яичницу в мою тарелку.
У меня старая тарелка. Бабушка говорит, что ещё папина, а мама говорит, что такого быть не может, что при бабушкиной бесхозяйственности да чтобы сохранилась папина тарелочка… Так они часто беседуют. Но тарелочка есть! Она немножко треснутая, но на ней нарисован весёлый щенок с бантиком. Мне нравится.
Папа включил радио. Громко заиграла музыка. Поют про какую-то Кудрявую, которую зовут вставать: «Давай, вставай, Кудрявая, навстречу дня!».
– Сделай тише! – сказала мама. Она в доме командир. Её все боятся. Я не боюсь, она не дерётся. Но иногда может и покричать на меня. Если я плохо ем, к примеру. Или на бабушку. Даже чаще, чем на меня. Бабушка очень легкомысленная, говорит мама. Барыня.
Сегодня мы с папой пойдём в баню. Хорошо, что с папой. Раньше меня брала с собой мама. Это мне совсем не нравилось. Даже страшно было. Голые тётки меня пугали. Они очень шумные, у них огромные сиськи и густые волосы внизу обвислых животов. Мне неприятно было на них смотреть.
Густо стелился пар. Грохотали медные тазы-шайки. Пахло цветочным мылом и кислым молоком, которым они мыли головы. И ещё чем-то пахло, мне непонятным. Тётки визжали, выливая на себя шайки горячей воды. Ещё они громко разговаривали, перекрикивались и гоготали. Мама стройнее и не визжит. Она с тётками не разговаривает. Просто быстро моется. Мне очень неудобно на неё смотреть, наверное, потому, что я её люблю, и она – мама. А тёток я разглядываю и думаю, что они ведьмы. Мне страшно, но я смотрю. Особенно туда, где должна быть писька. Но её нет. Странно и страшно.
Мама берёт меня на руки и сажает на среднюю полку, где пар гуще, чем внизу. Она намыливает меня с ног до головы быстрыми и сильными руками. Когда намыливает голову, пена попадает в левый глаз. Жжётся. Я плачу.
– Не хнычь! – говорит мама и выливает на меня шайку горячей воды. Идёт вниз за другой, а я правым глазом вижу совсем рядом молодую тётку. Она яростно намыливает себя между ног и ещё волосатые подмышки. Её сиси трясутся. Мне становится очень жарко, она видит меня и подмигивает. Улыбается. У неё белые-белые зубы. Мне ещё жарче, даже голова кружится. Тут на меня обрушивается водопад очень горячей воды. Мама вернулась. Я встаю.
